1984

– Одиннадцать лет назад вы состряпали легенду про трех человек, которых приговорили к смерти за измену. Вы притворились, что видели кусок газеты, который доказывал их невиновность. Газета – фикция, которую вы сами выдумали, а потом в нее уверовали. Теперь вспомните тот самый момент, когда это произошло. Вспомнили?

– Да.

– Только что я держал перед вами руку. Вы видели пять пальцев. Помните?

– Да.

О’Брайен поднял левую руку, спрятав большой палец.

– Их пять. Вы видите пять пальцев?

– Да.

Уинстон и впрямь видел их – мимолетно – до того, как в мозгу сменилась картинка. Он видел пять пальцев, и не было в том никакого уродства. Потом все опять стало нормальным, и прежний страх, ненависть и оторопь вновь всей толпой навалились на него. Но был кусочек времени… он не помнил, сколько тот длился, секунд тридцать, пожалуй… сиятельной определенности, когда каждое новое предложение О’Брайена заполняло пустоту и становилось абсолютной истиной и когда два и два давали в сумме три столь же легко, как и пять, смотря сколько требовалось. Ощущение исчезло еще до того, как О’Брайен опустил руку, но Уинстон его запомнил, хотя и не смог бы воспроизвести. Так помнится яркое событие прошлого, когда ты был, по сути, другим человеком.

– Теперь понимаете, что при желании возможно все? – спросил О’Брайен.

– Да, – ответил Уинстон.

О’Брайен встал с довольным видом. Слева от него человек в белом халате вскрыл ампулу и наполнил шприц. О’Брайен с улыбкой повернулся к Уинстону и почти в прежней манере поправил очки на носу.

– Помните, вы написали в дневнике, что абсолютно неважно, друг я или враг, поскольку я единственный, кто вас понимает и с кем можно поговорить? Вы были правы. Мне нравится с вами разговаривать. Ваш разум мне по вкусу. Отчасти он напоминает мой, только вы безумны. Прежде чем закончим сегодняшний сеанс, можете задать мне пару вопросов, если хотите.

– Любых?

– Любых. – Заметив, что Уинстон смотрит на шкалу, добавил: – Аппарат выключен. Каков первый вопрос?

– Что вы сделали с Джулией? – спросил Уинстон.

О’Брайен снова улыбнулся.

– Она предала вас, Уинстон. Причем сразу и безоговорочно. Мне редко доводилось видеть такую готовность к сотрудничеству. Теперь вы ее не узнали бы. Куда девались бунтарский дух, лживость, сумасбродство, бесстыдство? Все сгорело дотла. Прямо-таки хрестоматийный случай обращения на путь истинный.

– Ее пытали?

О’Брайен воздержался от ответа.

– Следующий вопрос, – сказал он.

– Существует ли Большой Брат?

– Конечно, да. Партия существует. Большой Брат – воплощение Партии.

– Существует ли он точно так же, как существую я?

– Вы не существуете, – произнес О’Брайен.

И снова Уинстона одолело ощущение беспомощности. Он понимал или мог вообразить доводы, подтверждавшие, что его не существует, но они были чепухой, игрой в слова. Разве утверждение: «Вы не существуете» – не абсурдно с точки зрения логики? Только что толку об этом говорить? При мысли о том, какими неоспоримыми, безумными доводами забьет его О’Брайен, Уинстон содрогнулся.

– Я думаю, что существую, – вяло проговорил Уинстон. – Я осознаю себя как личность. Я родился, и я умру. У меня есть руки и ноги. Я занимаю определенное место в пространстве. Никакой другой объект не может находиться одновременно в той же точке, что и я. В этом смысле Большой Брат существует?

– Это все неважно. Он существует.

– Большой Брат когда-нибудь умрет?

– Конечно, нет. Разве он может умереть? Следующий вопрос.

– Братство существует?

– Этого, Уинстон, вы не узнаете никогда. Если мы решим освободить вас после того, как с вами закончим, и вы проживете лет до девяноста, то все равно не узнаете, каков ответ на этот вопрос: да или нет. Пока вы живы, это останется в вашем сознании неразрешимой загадкой.

Уинстон лежал молча. Его грудь поднималась и опадала немного чаще. Он все еще не задал вопрос, что пришел ему в голову в первую очередь. Должен был спросить, но язык не слушался. На лице О’Брайена мелькнула насмешка. Казалось, даже его очки иронично блеснули. Он знает, внезапно подумал Уинстон, он знает, что я хочу спросить!

– Что в «помещении 101»? – выпалил Уинстон.

Выражение лица О’Брайена ничуть не изменилось. Он сухо ответил:

– Вам известно, что в «помещении 101», Уинстон. Всякому известно, что в «помещении 101».

Движением пальца он дал знак человеку в белом халате. Сеанс явно подошел к концу. В руку Уинстона вонзилась игла. Почти сразу он погрузился в глубокий сон.

III

– Ваша реабилитация состоит из трех этапов, – объяснял О’Брайен. – Обучение, осмысление и приятие. Пора переходить ко второму этапу.