1984

– Так значит, то, что она говорит, правда?

– Как описание – да. Но программа, которую она привела в движение, – полная чушь. Скрытое накопление знаний – постепенное распространение просвещения – в результате восстание пролетариата – низвержение Партии. Вы заранее знали, что скажет вам книга. И все это чепуха. Пролетарии не восстанут никогда: ни через тысячу лет, ни через миллион. Они не могут восстать. Причину сообщать вам незачем: вы и так ее знаете. И если у вас в голове когда-нибудь роились мечты о вооруженном восстании, то оставьте их. Способа ниспровергнуть власть Партии не существует. Правление ее вечно. Пусть этот тезис станет отправным пунктом ваших рассуждений. – Сделав пару шагов в сторону ложа, на котором находился Уинстон, он повторил: – Да, оно вечно! A теперь вернемся к вопросу относительно «как» и «зачем». Вы достаточно правильно поняли, каким образом Партия остается у власти. А теперь расскажите мне, ЗАЧЕМ нам нужна эта власть. Какова наша цель? Почему мы хотим власти? Ну давайте же, говорите, – добавил он, потому что Уинстон молчал.

Тем не менее Уинстон помолчал еще пару мгновений. Усталость снова овладела им. Тень безумного энтузиазма вновь проступила на лице О’Брайена. Уинстон заранее знал, что тот скажет: что Партия добивается власти не в собственных интересах, но ради общего блага. Что она захватила власть потому лишь, что народные массы слабы и трусливы, не способны пользоваться свободой и посмотреть в лицо правде, а потому ими должны править люди более сильные, умеющие систематически водить народ за нос. Что человечеству приходится выбирать между свободой и счастьем и что подавляющее большинство людей предпочтет счастье. И еще: что Партия – вечный хранитель слабых, творящий зло ради того, чтобы из него получилось добро, жертвующий своим собственным счастьем ради всеобщего блага. Но ужаснее всего то, думал Уинстон, что, когда О’Брайен скажет все это, я ему поверю. Это видно по его лицу.

О’Брайен знает все… причем в тысячу раз лучше Уинстона… он знает, как на самом деле устроен мир, в какой деградации обретаются народные массы и какими лживыми и варварскими методами Партия удерживает их в таком состоянии. Он понял все, взвесил все и не нашел никакой разницы: предельная цель оправдывает все. Что можно поделать с безумцем, думал Уинстон, который мало что умнее тебя, так еще и, выслушав твои аргументы, настаивает на собственном безумии?

– Вы правите нами для нашего собственного блага, – неуверенным тоном проговорил он. – Вы считаете, что люди не способны управлять собой, и поэтому…

Он вздрогнул и едва не вскрикнул. Волна боли прокатилась по телу. Рукоятка на циферблате показывала на тридцать пять.

– Глупо, очень глупо, Уинстон! Такое мнение позорит вас. – Вернув рукоятку в нейтральное положение, О’Брайен продолжил: – А теперь я сообщу вам правильный ответ на мой вопрос. Так вот, Партия добивается власти ради самой власти. Нас интересует не чужое благо, а власть. Не богатство, не роскошь, не долголетие или счастье: только власть в самом чистом виде. Что означает чистая власть, вы еще поймете. От всех олигархий прошлого мы отличаемся тем, что понимаем, что и как делаем. Все остальные олигархии, даже напоминавшие нашу, вели трусливую и ханжескую политику. Hацисты и коммунисты заметно приблизились к нам в своих методах, однако им так и не хватило отваги признать собственные мотивы. Они изображали ситуацию так, будто захватили власть против желания и не на долгое время (а может, и сами верили в это), а вот там, за углом, человечество ждет рай, в котором люди будут свободными и равными. Мы не такие. Нам известно, что никто не захватывает власть для того, чтобы отказаться от нее. Власть – не средство, власть – это итог. Никто не устраивает диктатуру ради того, чтобы охранить Революцию; Революцию делают для того, чтобы установить диктатуру. Предметом преследований являются преследования. Предметом пытки – пытка. Предметом власти является власть. Теперь вы начинаете меня понимать?

Уинстона, как и не раз прежде, потрясла усталость, читавшаяся на лице О’Брайена… сильном, плотном и жестоком, полном интеллекта и сдерживаемой страстности, перед которой он, Уинстон, был бессилен; однако О’Брайен выглядел усталым. Под глазами его набухли мешки, щеки провисли. О’Брайен склонился к нему, словно предоставляя узнику возможность рассмотреть свое утомленное лицо.

– Вы думаете о том, – проговорил он, – что лицо мое выдает возраст и усталость. Вы думаете, что я говорю о власти, в то время как не имею возможности предотвратить распад собственного тела. Как вы не можете понять, Уинстон, что личность – это всего лишь клетка? Утомленная клетка свидетельствует о силе всего организма. Разве вы умираете, когда подстригаете ногти?

Отвернувшись от ложа, он вновь начал расхаживать взад и вперед по комнате, опустив одну руку в карман.