1984

– По сути дела, ничего. Статейка эта могла бы заронить сомнения в чьи-то души в том случае, если бы я посмел показать ее кому-то другому. Я не думаю, чтобы нам удалось изменить какие-нибудь порядки, в наши-то дни. Но можно надеяться на то, что узелки сопротивления начнут возникать повсюду… небольшие такие группки объединившихся людей, постепенно растущие, даже оставляющие после себя кое-какие заметки, чтобы следующие поколения могли начать с того места, на котором мы кончили.

– Следующие поколения меня не интересуют, дорогой мой. Я думаю лишь о нас с тобой.

– Ну, ты бунтарка только ниже пояса, – отреагировал Уинстон.

Юлия сочла эту фразу уморительно остроумной и крепко обняла его.

К тонкостям партийной доктрины она не проявляла ни малейшего интереса. Всякий раз, когда он заводил речь о принципах ангсоца, двоемыслии, непостоянстве прошлого, отрицании объективной реальности или начинал учить ее словам новояза, она заметно тушевалась, смущалась и говорила, что никогда не уделяла внимания подобным предметам. Всем известно, что это чушь собачья, так зачем же тратить на нее время? Она прекрасно знала, когда на митинге надо кричать в знак одобрения, а когда – в знак осуждения, а больше ничего от нее никогда не требовалось. Если, невзирая на это заявление, он продолжал тему, Юлия самым обескураживающим образом засыпала. Она принадлежала к числу тех людей, которые способны заснуть в любое время суток и в любой позе.

Беседуя с ней, он понял, как легко быть партийным ортодоксом, если не имеешь ни малейшего представления о самой сути этого правоверия. Иными словами, мировоззрение самой Партии наиболее удачно воспринималось людьми, неспособными понять его. Их можно было заставить примириться с самыми вопиющими нарушениями здравого смысла, потому что они не умели осознавать всю чудовищность того, что требовалось от них, и недостаточно интересовались общественной жизнью, чтобы отдавать себе отчет в том, что происходит. Отсутствие осмысления помогало им не потерять разум. Они просто поглощали все, что им предлагали, и это, поглощенное, не приносило им вреда, потому что не оставляло за собой следа – так пшеничное зерно проходит непереваренным через тело птицы.

Глава 6

Наконец это произошло. Пришла долгожданная весть, которой он ждал, как ему казалось, всю свою жизнь.

Он шел по одному из длинных коридоров министерства и уже почти оказался на том месте, где Юлия вложила в его руку записку, когда осознал, что за ним следует более крупный, чем он, человек. Личность эта, пока что неведомая Уинстону, чуть кашлянула за его спиной, явно давая понять, что желает поговорить. Уинстон резко остановился и повернулся. За ним шел О’Брайен.

Они наконец оказались лицом к лицу, но Уинстоном владело одно лишь желание – убежать. Сердце его отчаянно колотилось. Он в буквальном смысле потерял дар речи. О’Брайен, напротив, без запинки продолжил движение, попутно дружелюбным жестом подхватив Уинстона под руку так, что теперь оба шли рядом. Он немедленно заговорил с присущей ему строгой любезностью, выделявшей его среди большинства членов Внутренней Партии.

– Я рассчитывал, что мне представится возможность поговорить с вами, – начал он. – Вчера я прочел в «Таймс» одну из ваших статей, написанных на новоязе. Вы занимаетесь им из научного интереса, полагаю?

Часть былого самообладания вернулась к Уинстону.

– Едва ли, – возразил он. – Я всего лишь любитель. Новояз – не моя тема. Я никогда не имел никакого отношения к делу сочинения языка.

– Однако пишете на нем вполне элегантно, – заметил О’Брайен. – И это не только мое мнение. Недавно мне случилось разговаривать об этом с вашим другом, истинным знатоком. Но имя его выскользнуло из моей памяти.

Сердце Уинстона снова болезненно шевельнулось. Воспринимать эти слова иначе как упоминание о Сайме было немыслимо. Но Сайм был не просто мертв – он был смыт, уничтожен. Он даже никогда не существовал. Любое положительное упоминание о нем несло смертельную опасность. Реплика О’Брайена, по всей видимости, представляла собой сигнал, кодовый знак. Разделив с ним мелкое мыслепреступление, он превращал обоих в сообщников. Они все еще неторопливо шли по коридору, но вдруг О’Брайен остановился. И с обычным для него обезоруживающим дружелюбием, которое всегда вкладывал в этот жест, снял очки и вновь водрузил их на нос, а затем продолжил:

– На самом деле я хотел сказать вам вот что. Я заметил, что в своей статье вы воспользовались парой вышедших из употребления слов. Впрочем, они устарели совсем недавно. Вы не видели десятое издание словаря новояза?

– Нет, – ответил Уинстон. – Кажется, оно еще не обнародовано. Мы в Архивном департаменте пользуемся девятым изданием.

– Десятое издание выйдет в свет только через несколько месяцев. Однако несколько сигнальных экземпляров уже в ходу. Один из них находится в моем распоряжении. Не хотите ли посмотреть?

– Очень хочу, – ответил Уинстон, прекрасно понимая, к чему это ведет.