1985, Напролом

Я ждал чего угодно, только не этого. Я свернул на стоянку, которая сейчас, в ноябрьское воскресное утро, была совершенно пуста. Вдалеке виднелись галечные пляжи, кустики жесткой травы и море, блестящее под лучами утреннего солнца. Стоянка представляла собой площадку в добрый акр величиной, залитую гудроном и огороженную невысокой кирпичной оградой. В углу стоял киоск, где летом торговали мороженым. Сейчас киоск был заколочен.

- У меня с собой видеокамера, - сказал я. - Если вы разрешите заснять ваш рассказ на пленку, я покажу ее вашему отцу, чтобы он мог увидеть, как это выглядит с вашей точки зрения, и, может быть, тогда мне удастся уговорить его позволить вам вернуться домой.

- Что, правда? - с надеждой спросил он.

- Я постараюсь, - пообещал я. Я достал из-за спинки своего сиденья сумку с камерой.

- Давайте сядем на ограду, - предложил я. - Там, правда, холодно, но зато легче будет снимать, чем в машине.

Он послушно вышел из машины и сел на ограду. Я поставил камеру на колено, поймают его лицо в видоискатель и попросил смотреть в объектив.

- А теперь повторите то, что вы сказали про букмекера.

- Ну я однажды был на скачках с родителями и хотел сделать ставку, а букмекер сказал, что я еще молод, чтобы играть, и вообще издевался надо мной, а Мейнард Аллардек сказал, чтобы я не беспокоился, он меня познакомит со своим личным букмекером.

- Постойте, что значит «Мейнард Аллардек сказал»? Откуда он взялся?

Хью нахмурился.

- Ну он просто стоял рядом. В смысле, я не знал, кто он, но он сказал, что они с моим отцом друзья.

- А сколько вам было лет, и когда это случилось? - Вот в этом-то вся глупость. Мне было двадцать лет. В смысле, ставки ведь можно делать, как только тебе исполнится восемнадцать. Разве я выгляжу на семнадцать?

- Нет, - честно сказал я. - Вы выглядите на двадцать.

- На самом деле в августе мне исполнился двадцать один год. А с Мейнард ом Аллардеком я встретился в апреле.

- И вы начали делать ставки у букмекера Мейнарда Аллардека? Регулярно?

- Ну… в общем, да, - признался Хью. - Он так легко к этому относился, всегда держался так по-дружески и никогда не беспокоился, если я не выплачивал проигрыши. - Чтобы букмекер не требовал своих денег?!

- А этот не требовал! - возразил Хью. - Я извинялся. А он говорил:

«Ничего-ничего, я знаю, заплатите, когда сможете» - и еще шутил… И позволял мне ставить снова…

- И кончилось тем, что вы запутались в долгах?

- Да… Он меня поощрял. В смысле, наверно, мне следовало бы знать… но вы понимаете, он держался по-дружески… Я все лето ставил… в гладких скачках, по телефону…

- А до тех пор, пока все это не началось, вы часто играли на скачках?

- спросил я.

- Мне всегда нравилось играть. Я читал каталоги. Выбирал лучших лошадей, опирался на интуицию. На самом деле я не так часто выигрывал, но все равно все деньги, которые у меня были, уходили на лошадей. Я еще лет в десять просил кого-нибудь, чтобы за меня поставили на тотализаторе. Всегда. В смысле, я довольно часто выигрывал. Иногда просто огромные суммы.

- Хм…

- Все, кто ездит на скачки, играют, - продолжал Хью. - А зачем же еще туда ездить? В смысле, в этом ведь нет ничего плохого, это все делают.

Это так прикольно!

- Хм… - повторил я. - Но вы делали ставки каждый день, даже когда не ездили на скачки? По несколько ставок-в день?

- Наверно, да…

- И в один прекрасный день это вдруг перестало быть прикольно?

- На кубке Хоува в Брайтоне, - сказал он. - В сентябре.

- А что произошло?

- Там было всего три лошади. И Слейтруфа обойти никто не мог. Мне сказал об этом Мейнард Ал-лардек. «Это надежный шанс, - говорит. - Вот вам случай отыграться».

- Когда он это вам сказал?

- За несколько дней до того. На скачках в Аскоте: Я туда ездил с родителями и встретился с Ал-лардеком.

- И вы поехали в Брайтон?

- Нет, - он покачал головой. - Позвонил букмекеру. Он сказал, что много дать не может, потому что Слейтруф - дело верное, это все знают.

«Только пять к одному, - говорит. - Поставите двадцать - выиграете вчетверо больше».

- И вы поставили двадцать фунтов?

- Нет, что вы! - Хью удивился. - Двадцать тысяч.

- Двадцать тысяч… - Мне удалось заставить себя сохранить ровный тон. - А скажите, в то время это для вас была большая ставка?

- Да, довольно большая. Но ведь иначе бы я на один к пяти много не выиграл, верно?

«Зато и не проиграл бы», - подумал я. А вслух спросил:

- А какие ставки для вас были нормальными? - Ну… от тысячи до двадцати тысяч. В смысле, я, наверно, постепенно втянулся. Привык. Аллардек говорил, что надо мыслить крупными масштабами. Я никогда не думал о том, что такое на самом деле двадцать тысяч. Это были просто цифры. - Он помолчал.

Вид у него был несчастный. - Я знаю, теперь это звучит глупо, но это все казалось каким-то ненастоящим. В смысле, мне ведь ни разу не приходилось платить. Все делалось на бумаге. Когда я выигрывал, это было круто. А когда проигрывал, то не особенно беспокоился. Вы, наверно, не поймете… Вот и папа не понял. Он не мог понять, как это я свалял такого дурака. Но это все казалось игрой… и все улыбались…

- А Слейтруф проиграл?