1990-e годы

Роман услышал, как позади облегчённо выдохнул Комль. Похоже, возникшая ситуация неслабо напугала даже его. Что и говорить об этом судейском сынке, Дрюне.

— Прости меня, Рома, прости, — мямлил Дупло.

— Да всё огонь, брателло, не очкуй, — сказал Роман и, снисходительно похлопав его по затылку, прислонил лысую голову наказанного товарища к своему бедру. При этом он намеренно развернулся так, чтобы как бы случайно задеть его покрасневшую физиономию своими возбуждёнными гениталиями, которые пока ещё ждали своего звёздного часа по ту сторону застёгнутой ширинки.

Дупло этот «нечаянный» казус, похоже, не заметил, а если и заметил, то не подал вида, из чего Роман сделал вывод, что прикосновение его вставшего под штанами агрегата к лицу униженного «друга» ни в коей мере последнего не смущает, а стало быть в дальнейшем, в своих воспитательных процессах он сможет заходить ещё немного дальше.

Ещё раз похлопав отчитанного нацика по лысой макушке, Роман развернулся и не спеша вернулся на своё место, незаметно покосившись на двух других членов банды. Судя по выражению ужаса на лице Комля, на него показательная порка для профилактики произвела почти такое же шокирующее впечатление, как и на самого Дупло.

Ну а что касается этого новенького, Дрюни, то тут Роман отметил нечто неожиданное. Пятнадцатилетний капитал, похоже, совсем не испугался увиденного, и более того — в его глазах виделась какая-то неутолённая жадность. Словно бы он ждал от разворачивающейся перед ним картины какого-то иного завершения. Может… он хотел, чтобы Рома сделал что-то вроде того, о чём тот только что думал сам?

Медленно опуская зад на пыльный шлакоблок, главарь пристально вглядывался в лицо Андрюши Лошадева.

«Да ты, говнюк, видать, больной на всю голову», весело подумал Роман, а вслух сказал:

— Ну чё Дрюнька, нравится тебе с нами, а?

Восторженно приоткрыв рот и, не сводя со своего нового кумира обожающего взгляда, Андрюша с придыханием ответил:

— Очень нравится, Рома! Очень!

***

Наконец-то жизнь Андрея Лошадева приобрела высокий смысл!

Впечатлительный юноша искренне верил, что нацизм — это именно то, чего ему недоставало все эти жалкие годы прозябания под родительской опекой, и сейчас «духовное просветление» мальчика омрачалось только одной незначительной проблемкой.

После того как Андрюша побрился наголо и напялил на себя скинхедовскую униформу, обстановка в его родном доме внезапно накалилась. Всегда такая тихая и добрая мать вдруг превратилась в припадочную стервозину и в первый же день закатила истерику по поводу того, что её сына «вовлекли в какое-то мерзкое бандформирование». Меланхоличный же отец Андрюши, который до этого всегда оставлял всю свою повелительную активность на работе и приходил домой каким-то помято-опустившимся, вместо ожидаемого «ничего страшного, бывает», повёл себя в итоге ещё хуже, чем мать.

Артур Моисеевич вдруг проявил, немыслимую доселе, манеру истошно орать и выглядел он в подобные моменты так, будто всего мгновение назад спал, а ему спящему пустили в задницу разряд электрического тока, от которого он внезапно проснулся.

— Это что такое?! Это что за выходки?! Ты хочешь, чтобы меня с работы выперли что ли, тварь безмозглая?! — гремел Артур Моисеевич.

Андрюша вначале даже немного испугался, но вскоре испуг сменился удивлением, а потом раздражительностью.

— Да вам какое дело вообще? Я уже взрослый! — заявил он родителям. — Отстаньте на хрен от меня совсем!

— Ах вот как! Вот значит как! — визгливо выкрикивал Артур Моисеевич. — Это ты нам вместо «спасибо»? Мы тебя растили! Я работал! Работал!

— Да мне-то что с того, что ты работал? Ты чего, для меня, что ли работал? — хладнокровно парировал Андрюша, чувствовавший в отличие от родителей уверенность и свою полную правоту. Сынок знал, что дома он — царь и бог, и что здесь ему позволено делать и говорить всё что вздумается.

— А для кого же ещё? Для тебя и для мамы! Для кого ещё?! Ах ты! Ах ты! Тварь! — кричал в исступлении отец. — Никаких гуляний больше! После школы домой! И сидеть, чтоб мне здесь, не лазить никуда!

Артур Моисеевич потряс в воздухе указательным пальцем и покосился на стоявшую рядом, хмурую жену. Жена согласно кивнула и негодующе добавила:

— А шмотки эти уродские я сегодня же все выброшу. И чтоб пока волосы не отрастут, всё время ходил в кепке, ты понял, скотина?

После этих слов, сынок окончательно рассвирепел и заорал на весь дом:

— Ничего ты не выкинешь! Не смей! Не смейте меня трогать! Отстаньте от меня! Это вы во всё виноваты! Вы! Пошли вы на хуй вообще! Суки!

— ЧТООО? — в один голос воскликнули родители.

— Я из дома уйду! Я уйду! Вы надоели мне! Вы меня довели! Оставьте меня в покое! — кричал Андрюша убегая в свою комнату.

Плотно закрыв дверь, он упёрся в неё спиной, не давая родителям открыть, и громко заплакал, одновременно прислушиваясь к разговору, происходившему в коридоре.