1990-e годы

Аркаша сделал два шага вслед за отцом и застыл в нерешительности. С застенчивым интересом он внимательно разглядывал спящего брата. Голова Ромы была побрита наголо, обрамлённый козлиной бородкой рот слегка приоткрылся, а на щеке противно высохли частички рвотной массы.

Видя, что его первенец никак не хочет просыпаться, Аркашин папа с силой тряхнул Ромика за плечо и повторил уже громче:

— Роман, проснись, мы к тебе в гости пришли.

Резко открыв глаза, Роман встрепенулся и выкрикнул:

— А?! Что?! Я ничего не знаю!

— Тихо, сынок, всё хорошо, это я, папа.

Тупо оглядев отца, Рома положил голову обратно на подушку, глубоко вздохнул и закрыл глаза, словно бы собираясь спать дальше.

— Сынок, зачем ты ведёшь такой образ жизни? — спросил отец. — Так ведь нельзя, это до добра не доведёт…

Не открывая глаза, Рома фыркнул и отчётливо проговорил:

— А тебе не похую ли вообще? Воспитатель сраный. Шёл бы ты отсюда.

Услышав такие слова в адрес отца, Аркаша чуть не закричал. Его переполняли смешанные чувства страха и негодования. С одной стороны такое отношение к его отцу оскорбляло, с другой он боялся той реакции, которая за этим последует, ведь сам Аркаша всегда вёл себя с отцом смиренно и никогда не позволил бы себе не то что такого, но даже и чего-то отдалённо напоминающего подобную дерзость. Затаив дыхание он смотрел на отца, но тот к его удивлению, отреагировал совершенно спокойно. Вернее, не отреагировал вообще никак.

— Аркадий хотел подружиться со старшим братом. Интересовался тобой, спрашивал, как бы ему с тобой увидеться, вот и приехали.

Он повернулся к младшему сыну:

— Ну что, нравится? Вот он — братец твой. Общайтесь, если получится, конечно, а я пока пойду с его мамой побеседую.

С этими словами отец поднялся и, с отвращением покосившись на блевотину, вышел из комнаты. Едва сдерживая порыв ринуться следом за отцом, Аркаша в ужасе пялился на развалившегося в постели Рому.

Если этот взрослый и дерзкий пацан так разговаривал с папой, то что же он тогда может сказать какому-то мелкому братцу?

Аркаша нерешительно переступил с ноги на ногу и шумно сглотнул, а Рома вдруг открыл глаза и улыбнулся:

— Ну здорово, брательник, как жизнь? Чего нового? — спросил он с обезоруживающей приветливостью.

Аркаша почувствовал, как в груди расползается умиротворяющее тепло. Ему было очень приятно, что этот крутой бандюга обращается к нему вот так запросто, как к настоящей родне!

— Здорово, Рома! — с чувством произнёс он, вмиг позабыв про обиду, нанесённую отцу.

— Иди сюда, обниму, — сказал старший брат, поднимаясь на кровати.

Относясь с полным презрением к матери и ни во что ни ставя отца, двадцатилетний хулиган почему-то испытывал добрые чувства к брату, что для Аркаши было абсолютно необъяснимо, потому как виделись они в последний раз уже очень давно, и сам он представлял себе образ Ромы довольно смутно. Зато по версии его собственной матери, при молчаливом согласии отца, Рома был в их семье чем-то вроде страшилки на будущее. Он был непутёвым, испорченным парнем, по которому «тюрьма плачет».

Иногда, когда Аркаша совершал какой-нибудь нехороший поступок, или получал плохие отметки в школе, родители с грустью качали головами и, вложив в последующее высказывание всю горечь и разочарование, что только могли быть вложены в одну фразу, вешали на Аркашу самый уничижительный по их семейным меркам ярлык «Рома номер два».

Однако лично своего старшего брата Аркаша почти не знал, и теперь его обезоруживающее дружелюбие моментально разрушило все представления о том отрицательном моральном облике, что создавали для него родители.

Парень ринулся к старшему брату и крепко обнял.

— Ай молодец, малой, — сказал Рома и потрепал его по волосам.

Он наконец-то встал с постели и недоумённо уставился на блевотину под ногами.

— Фу ебать, чё за дрянь? Это я что ли? Извиняй, браток. Знал бы, что ты придёшь — добежал бы до ванной.

Аркаша принялся было лепетать что-то вроде «ничего страшного», но старший не обратил внимания. Взяв со стола газету с крупной фотографией Ельцина на передовице, он аккуратно её развернул и накрыл рвотную массу.

— Ну чё, какие новости у тебя, брательник? — спросил Рома, присаживаясь обратно на диван и закуривая сигарету.

— Да никаких, в общем, эээ… всё по-старому, — сказал Аркаша, восторженно наблюдая как курит брат. — А тебе разрешают прям в комнате курить?

Рома хмыкнул:

— Мне двадцать лет, братец, кто мне на хрен может что-то не разрешать?

— Нуу, я думал это… мама, — последнее слово Аркаша почему-то произнёс шёпотом и пугливо оглянулся.

— Хуяма, — сказал Роман и расхохотался.

Младший брат развеселился вместе с ним. Это придало ему смелости и, решив более не терять времени даром, Аркаша приступил к выполнению своей задачи.

— Ром, возьми меня в вашу банду, а?

Лицо брата внезапно посуровело.

— Нет, — резко ответил он.

— Почему?

— Потому.

— Папа никогда не узнает, я обещаю!

— Ссал я на твоего папу.

Аркаша обомлел.

— Он не мой, а наш папа.

— Нет, — возразил Роман, — только твой. Хуем по лбу этому папе, короче. Я говорю не возьму и всё тут. Без разговоров.

— Но…