1990-e годы

— Нормально? «Не выдержав гнёта преступной власти, честный милиционер не пожелал идти на сделку с совестью и, не найдя поддержки у своего начальства, свёл счёты с жизнью». Хорош будет сюжет для газеты, а, Миша? Какого хрена у тебя в милиции душевнобольные работают? Мне самому надо организовывать осмотры у психиатра для твоих подчинённых?

Штукатуров уже пожалел, что рассказал о происшествии Фаршеву. Виновато потупившись, он угрюмо рассматривал свои ботинки.

— Я всё улажу, Вов, — пробормотал начальник волгоградской милиции.

— Да уж постарайся.

В дверь робко постучали.

— Да? Что там?! — рявкнул Фаршев.

— Кофе, Владимир Кандуевич.

— Давай!

Повар тихо вошёл в комнату и поставил на столик серебряный кофейник, чашки и блюдо с закуской. На аккуратно нарезанных кусках французской булки было тонким слоем намазано масло, обильно посыпанное сверху осетровой икрой. Не предлагая угоститься своему визави, Фаршев сел в кресло и приступил к трапезе. Так же тихо как вошёл, повар исчез в коридоре, прикрыв за собой дверь.

— Ладно, что у тебя там было за дело? — спросил с набитым ртом Вова.

Дело Михаила заключалось в очередной личной просьбе, и теперь он с запозданием понял, что своим первичным сообщением сам себе обосрал всю малину. Из-за этого идиотского случая с самоубийством сотрудника, Вовка уж больно сильно рассвирепел.

— Да это… — замялся Штукатуров. — Наверное, об этом лучше в другой раз… Ничего важного, в общем. Видишь, эта ситуация так тебя расстроила и я думаю, что моё дело теперь подождёт.

Но, дожёвывая третий бутерброд, Фаршев, кажется, уже полностью успокоился. Он налил кофе в чашку, сделал большой глоток и сказал:

— Ладно, проехали, Миша, не первый раз нам с тобой приходится в переделки попадать, верно? Говори, что хотел попросить.

Моментально приободрившись, Штукатуров быстро заговорил:

— Да я насчёт Захара, Володь. Парень он смышлёный, сам знаешь. Я подумал, может ему судьёй поработать. Тебе самому ведь лишние люди в правосудии не помешают, а? Вот я и хотел узнать, не замолвишь ли ты перед председателем квалификационной коллегии словечко со своей стороны?

Фаршев молча вытирал руки белоснежным полотенцем.

«Братца своего ебанутого хочет подтянуть», зло подумал он.

Про Захара Штукатурова Фаршеву было известно всё.

В детстве брат начальника волгоградской милиции любил ловить в подвале крыс и затем убивать их с особой жестокостью. Иногда он отрезал грызунам лапки и долго наблюдал потом, как те перекатываются по полу жалобно пища, пока не истекут кровью. Ещё Захару нравилось засовывать несчастных созданий в морозильник и время от времени открывать дверцу, чтобы поглядеть как их телодвижения становятся всё более вялыми. А когда, наконец, всё заканчивалось, он доставал крысиные льдинки и бил по ним молотком, рассчитывая, что тушка станет разбиваться как стеклянная, но почему-то замороженное мясо под этими ударами всегда только мялось.

Федеральный судья Захар Штукатуров.

А что? Это может быть даже забавным.

Миша выжидающе смотрел на Фаршева. Вова не спеша пил кофе.

— Глянь в окно, Мишань, видишь там стройку? — спросил вдруг он.

— Что? Гостиницу, в смысле, Володь?

— Гостиницу, — подтвердил Фаршев. — Точнее, она была бы ею, когда бы её достроили, но её ведь не достроили, верно, Мишаня?

— Верно, Володь.

— Таким образом, это никакая не гостиница, а всего лишь стройка. Уродливая, заброшенная стройка. И это в самом центре города-героя. Ты знаешь, в каком году началось строительство этого безобразия, Мишаня?

— Точно не помню, Володь, в шестьдесят шестом, кажется.

— В тысяча девятьсот шестьдесят четвёртом, Мишаня. Тридцать пять лет назад. И вот, тридцать пять лет это безобразие стоит здесь и напоминает всем нам о том, какие мы все убогие. Эта стройка, Миша, она то же самое, что и коммунизм. Её начали с воодушевлением строить, дошли до определённого момента, а потом просто взяли и бросили. И теперь она стоит бедная и ждёт, когда появится кто-то, кто сможет подобрать её с помойки истории и сделать из неё нечто большее, чем памятник людскому распиздяйству…

Фаршев задумчиво пожевал губами и спросил у своего гостя:

— Знаешь, почему так получается, Миша?

«Ну, началось, будет теперь три часа выёбываться, философ хуев», уныло подумал начальник волгоградской милиции, а вслух сказал:

— Не знаю, Вова.

Словно учитель, услышавший от ученика правильный ответ, Фаршев кивнул и продолжил:

— Так происходит потому, Миша, что люди, занятые серьёзным делом, думают при этом не о самом деле, а о каких-то своих личных интересах. Да, во всех этих проектах, начиная с брошенной стройки гостиницы и кончая строительством коммунизма, всегда имеет место некое сильное начало. Некая идея, а также волевые личности, загоревшиеся этой идеей. Они с воодушевлением начинают что-то делать, веря, что у них получится, но в какой-то момент лидеры умирают, или, из-за своего малодушия, сдаются, и тогда все их великие дела остаются брошенными вот как эта, убогая срань, — Фаршев неприязненно махнул рукой в сторону окна.