1990-e годы

Дело было так. Они как обычно обходили рынок и собирали с торгашей деньги, когда вдруг на точке с цветами поднялась непонятная пурга. Там нарисовался какой-то новый, доселе здесь не торговавший, старик. И этот старик, на требование Бульдога заплатить положенный взнос за крышу, вместо того чтобы молча отдать бабки, принялся орать и крыть бывалого рэкетира отборным матом.

Стоящая рядом с ним старуха, бывшая, видимо, его женой, изо всех сил пыталась вразумить воинственного деда, но тот от неё отмахивался и кричал ещё громче, так что ситуация начала привлекать внимание других торгашей и случайных покупателей.

— Это ты что же, этим паршивым скотам тут платила каждый раз? — орал на бабку дед. — Почему ты мне не сказала об этом? Что такое?! Да я вас, щенков ебучих, сейчас порешаю всех! Твою мать!

Бульдог застыл в нерешительности, ошарашенный подобным наездом со стороны щупленького, болезненного вида, старикана. Он понимал, разумеется, что дело это просто так оставить нельзя, но глядя на это дряхлое подобие человека, Бульдог тем не менее не мог себе позволить прибегнуть к своим обычным методам, поскольку этот сучий боевой дед по всем показателям явно дохаживал свои последние деньки.

— Вы не кричите, уважаемый, — пытался образумить дедушку Бульдог. — Вы поймите, что здесь правила такие, такой у нас порядок.

— Чего блядь?! Ты мне про порядок тут будешь петь, бугай драный?! — кричал в исступлении старик. — Пшёл вон отсюда, сопляк! Я ни для того в сорок третьем кровь проливал за эту землю, чтобы здесь потом таких паразитов расплодили! На завод пиздуй работать, говно!

Дед, похоже, отлично понимал, что бить его никто здесь не отважится, вот и пользовался своим преимуществом, выкрикивая оскорбления всё громче, словно бы даже играя на публику, и это, судя по одобрительным междометиям зрителей, ему неплохо удавалось. Никто из других торговцев, однако, открыто поддержать старика не осмеливался, что, конечно, было не мудрено, ибо будь на его месте кто-то помоложе да покрепче, Бульдог бы уже давным-давно сидел бы на нём верхом и методичными ударами по лицу лишал бы зубов. Однако в данной нестандартной ситуации, бывалый бык оказался в полной растерянности и теперь понятия не имел, как ему поступить.

Тогда-то ему на помощь и подоспел Ванятка-Бита.

— Слышь дед, ты тут не бузи, — рявкнул он, появляясь из-за спины Бульдога. — Тебе сказали платить — ты и плати. И рот свой вонючий закрой, а то я тебе в него сейчас твои сраные цветы засуну.

На краткий миг старик в удивлении замолчал, однако очень быстро нашёлся и тогда заорал пуще прежнего:

— Это ты мне, шваль подзаборная?! МНЕ?! Ветерану Великой Отечественной Войны?! АХ ТЫ СУЧОНЫШ! АХ ГНИДА! МРА…

Докричать своё обличение до конца дед не успел — Ванятка сделал резкий выпад и свалил бедного старика левым хуком на землю. Всё произошло в одно мгновение, и растерявшийся Бульдог ничего не успел предпринять.

Трудно было понять от чего именно умер ветеран: может от сильнейшего удара в челюсть, а может и от столкновения его старой сморщенной головы с битым асфальтом, однако тот факт, что распростёршееся посреди цветочных лотков тело было уже мёртвым, почему-то не вызывал ни у кого из присутствующих ни малейшего сомнения.

Бабка, являвшаяся предполагаемой женой старика, опустилась на колени подле и, обняв бездыханное тело, принялась вопить во всю глотку. Бульдог побледнел и, схватив в охапку Ванятку, быстро потащил его прочь.

Неизвестно во что бы всё это могло вылиться далее, так как среди торгашей было немало молодых мужиков, большинство из которых как-то сразу потеряли страх и с угрожающим видом двинулись в сторону своих данников. На всякий случай, Бульдог достал из-за пазухи пистолет и держал его так, чтобы все видели.

Суматоха поднялась неимоверная, кто-то побежал звонить в милицию, люди кричали и звали на помощь, и лишь один человек спокойно стоял в сторонке и мрачно улыбался. Это был Саша Белый. Теперь он точно знал, что после случившегося, Ванятки в его бригаде уже сто процентов не будет, и что его сучьему братцу Попу не удастся избежать неудобных вопросов.

Предъявить за эту ситуацию бригадиру, им не получится, потому что он, Саша Белый, с самого начала твердил всем одно и то же: Бита — имбецил и ему не место в бригаде. Но вопреки его мнению, они всё же настояли и заставили взять эту тварь в банду. Что ж, жрите теперь своё же дерьмо!

Ванятка стоял в углу пропахшей наркотическим дымом кухни и, опершись спиной о стену, хмуро пялился в одну точку. Саша Белый еле сдерживался, чтоб не расхохотаться — до того его забавлял вид этого, мучительно пытавшегося думать, убожества.

Бульдог приложился губами к дырявому дну пластмассовой бутылки и шумно втянул в себя дым.

— Нормальная шмаль, — сипло выдавил он, почти не открывая рот.

Саша Белый потянулся через стол и выхватил из рук Бульдога бутылку.

— Всё, пацаны, достаточно. Сегодня нам ещё дела предстоят.

— Какие дела? — подал голос Бита.

Саша Белый злорадно ощерился: