- Ты - умный человек, Эде, - кивнул он. Потом вздохнул и добавил, словно признавая: 'Прискорбные эксцессы - это хорошо. Ты умеешь подбирать слова, Эде'.
Я признался, что Эде - всего лишь мой профессиональный псевдоним, а дома меня зовут Лайош. Он махнул рукой, словно говоря, что это не имеет значения. 'Эде ты или Лайош, неважно, главное, что товарищи тебя уважают', - сказал он. Мне показалось, что он говорит искренне. Я чувствовал, что этот парень меня уважает. Он щелкнул языком и потер руки, потом выбросил сигарету и заговорил совсем другим тоном. Говорил он по-прежнему мягко, но взгляд из-за очков в роговой оправе не отрывался от меня ни на мгновение. Это были уже не вязальные спицы, а настоящие иголки, которые вонзают тебе под ногти.
Он поднял мои кадровые документы, помахал ими и сказал, что он - не дурак. Верю ли я ему, когда он говорит, что он - не дурак? Я ответил, что, конечно же, поверил. Он сказал, что раз так, мне следует очень тщательно обдумать его слова. Он сказал, что бар, в котором я играю на барабанах - модное место. Туда ходит много людей, в основном - приличные демократы, но не только они - другие тоже ходят. Народной Республике нужны граждане, которые преданы народу, потому что это заведение кишит вражескими агентами. С этими словами он закурил, но мне закурить не предложил. Продолжал сверлить меня взглядом насквозь. Настольной лампой мне в глаза не светили, как пишут в книгах, когда там какого-нибудь парня допрашивают. Не было ничего - только стол и мужчина. И решетки на стенах, на случай, если гость слишком разнервничается, и ему захочется выпрыгнуть из окна и прогуляться на солнышке. А по ту сторону двери постоянно раздавалось странное шарканье. За окном - стук ботинок по брусчатке. И, иногда, подбадривающее словцо, если гость медлил с ответом. Вот и всё.