1b353ea713c73c68451a843e6ddfd834

  В течение этих полутора часов я чувствовал, что впервые в жизни говорю с кем-то искренне и прямо. Я сказал ей, что хочу жить с нею, что я догадывался об этом, но не знал точно, что не могу на ней жениться. Сказал, что для меня жизненно важно - жить с нею. Спросил, помнит ли она нашу первую встречу в то мгновение, когда она впервые вошла в наш дом. Юдит ничего не ответила, лишь кивнула, чтобы показать, что помнит. Она была невероятно прекрасна, когда стояла в полумраке комнаты у огня, в отблесках красного света, ее волосы сияли, голову она слегка склонила набок на этой тонкой шее и слушала меня, в руках у нее была кочерга. Она была очень красива, она была важнейшей частью моей жизни. Я сказал, что ей следует уйти из этого дома, уволиться, найти какую-то отговорку, пойти домой, а потом ждать меня где-то, а я за несколько дней улажу все накопившиеся дела, и мы сможем уехать в Италию, и останемся там, наверное, на несколько лет. Спросил, хочет ли она увидеть Италию...Юдит ничего не ответила, но жестом показала, что не хочет. Словно совсем не поняла вопрос, словно я спросил у нее, хочет ли она увидеть Генриха IV. Она не поняла. Но слушала очень внимательно. Смотрела на огонь, стояла на коленях, выпрямив спину, словно кающаяся грешница, так близко ко мне, что мне нужно было только руку протянуть, чтобы ее коснуться. Я действительно взял ее за руку, но она ее вырвала - не для флирта, не с видом оскорбленной добродетели, очень естественно - простая форма отказа, легчайшим движением, словно хотела исправить какие-то мои слова. Тогда я впервые заметил, что она, по-своему, аристократка до мозга костей, что ее врожденное благородство - часть ткани ее существа. Меня это удивило, но, в то же время, я сразу это принял. К тому времени я уже знал, что не статус, не привилегии рождения разделяют людей, а ум и характер. Юдит стояла на коленях у камина, ее лицо озаряли блики бледного красного пламени, она была - словно принцесса, тонкая и гибкая, расслабленная, без тени заносчивости, но и без излишней скромности, без предательских следов смущения, без малейшей дрожи ресниц, словно этот наш разговор был самой естественной вещью на свете. А над нею возвышалась рождественская ель. Знаешь, когда я потом об этом думал, не мог сдержать смех, хотя смех был довольно суховат, должен сказать...Юдит под рождественской елью, словно какой-то странный, непостижимый подарок.

  Поскольку всё это время Юдит молчала, я и сам в конце концов замолчал. Она ответила, когда я спросил, хочет ли она жить со мной, но не ответила, когда я спросил, хочет ли она уехать со мной в Италию и жить там, возможно, много лет. А поскольку я не придумал ничего другого, и поскольку, раз уж на то пошло, поговорил с нею и попробовал всё, словно покупатель, предлагающий цену упрямому продавцу, сначала - низкую, потом, увидев, что продавец полон решимости настаивать на своем, понимая, что сделка может сорваться, предлагает полную запрошенную цену - так я спросил Юдит, станет ли она моей женой.

  На этот вопрос она ответила.

  На самом деле не сразу. Ее первая реакция была неожиданной. Она посмотрела на меня со злостью, почти с ненавистью. Я увидел, что какая-то очень сильная эмоция ужасающим спазмом пронзила ее тело. Ее начало трясти, она упала передо мной на колени, и ее трясло. Она повесила кочергу на крючок возле мехов. Скрестила руки на груди. Она была похожа на юную ученицу, которой приказал преклонить колени строгий учитель. Она смотрела в огонь пристально и мрачно, выражение лица у нее было такое, словно ее пытают. Потом она встала, разгладила передник и просто ответила:

  - Нет.

  - Почему? - спросил я.

  - Потому что вы - трус, - ответила Юдит, окинула меня долгим взглядом, осмотрела с головы до пят. И вышла из комнаты.

  Твое здоровье!

  Так вот всё и началось. Я вышел из дома. Магазины уже закрылись, люди торопились домой с рождественскими пакетами под мышкой. Я остановился возле крошечной ювелирной лавки, в которой продавались дешевые побрякушки. Купил золотой медальон - знаешь, такие дешевые показные украшения, в которых женщины хранят портреты своих мертвых или нынешних любовников. В кошельке нашел удостоверение с фотографией, какой-то сезонный билет, срок действия которого уже истек, вырвал фотографию, вставил ее в медальон и попросил приказчика упаковать его, как обычный подарок. Когда я вернулся домой, дверь открыла Юдит. Я сунул подарок ей в руки. Вскоре после этого я уехал, не возвращался несколько лет, а потом узнал, что она с тех пор носила медальон на шее на сиреневой ленте, снимала, только когда купалась или когда нужно было заменить ленту.