1b353ea713c73c68451a843e6ddfd834

  Я тоже совершал ошибки. Мы наблюдали друг за другом, как тигр и дрессировщик в разгар представления. Я ни разу не произнес ни слова критики в адрес Юдит, никогда не просил ее надеть что-то другое, говорить или вести себя как-то иначе. Я никогда не 'учил' ее. Я получил ее душу во всей зрелости, такой, какой она была создана и как обтесала ее жизнь. Я не ждал от нее ничего выдающегося. Я искал вовсе не блестящую светскую львицу. Просто надеялся найти женщину, с которой смогу прожить одинокую жизнь. Но Юдит была ужасно амбициозна, как бывает амбициозен молодой, только что получивший чин офицер, который жаждет завоевать весь мир, весь день посвящает зубрежке, практике и тренировкам. Она никого и ничего не боялась. Боялась Юдит лишь одного: своей сверхчувствительности к обидам, в глубинах ее жизни таилась какая-то смертельная рана, нанесенная ее гордости, самому ее существу. Вот чего она боялась, все ее слова, молчание и поступки были формой защиты от этого. Это было что-то такое, чего я никогда не понимал.

  Так вот, мы обедали в ресторане. О чем мы говорили? Конечно, о Лондоне. Как проходил разговор? Юдит отвечала на вопросы, словно сидела на экзамене. Ответы краткие: 'Лондон - огромный город. Там много жителей. Плохая еда на бараньем сале. Англичане думают и действуют медлительно'. А потом среди клише - вдруг что-то по делу: 'Англичанин знает, что необходимо выжить'. Когда Юдит это сказала, это стало первым личным наблюдением, которое она адресовала мне, первой истиной, которую она открыла для себя и сообщила мне. Ее глаза вдруг загорелись, потом она продолжила говорить, как прежде. Словно не могла сдержаться и высказала свое мнение, а потом сразу пожалела об этом, словно она что-то выдала, открыла тайну, показала, что у нее тоже есть взгляд на мир, есть мнение о себе, обо мне и об англичанах, и ей пришлось об этом рассказать. Люди не рассказывают о своем опыте в присутствии врагов. В это мгновение у меня возникло какое-то странное чувство, но я не смог бы сказать, какое...Юдит на секунду замолчала. Потом снова начала сыпать клише. Шло время экзамена. 'Да, у англичан есть чувство юмора. Они любят Диккенса и музыку'. Юдит прочла 'Дэвида Копперфильда'. Что еще? Она отвечала спокойно. Во время поездки читала новый роман Хаксли. Называется 'Контрапункт'. Читала его в поездке и еще читает...может одолжить мне, если хочу.

  Вот так обстояли дела. Я сидел с Юдит Альдосо в городском ресторане, ел мясо краба под спаржей, пил густое красное вино и болтал о новом романе Олдоса Хаксли. На столе передо мной лежал платок Юдит с насыщенным приятным ароматом. Я спросил, какими духами она пользуется, она назвала американскую марку, у нее было идеальное английское произношение. Сказала, что предпочитает американские ароматы французским, потому что французские - избыточны. Я посмотрел на нее скептически. Она меня дразнит? Но нет, это была не шутка, она говорила всерьез, искренне так считала. Она высказала свое мнение так, как перечисляют безапелляционно факты, основанные на опыте. Я не решился спросить у нее, как девушка из-за Дуная обрела такой опыт, как она может быть столь уверена, что французские духи - 'избыточны'. Что еще она могла делать в Лондоне, кроме как работать горничной в английской семье? Я немного знал Лондон, знал, как там устроены домохозяйства, знал, что быть служанкой в Лондоне - не очень-то высокое положение. Юдит неотрывно смотрела на меня, ждала новых вопросов. И даже тогда, в тот первый вечер, я заметил что-то, что замечал потом каждый вечер, до самого конца наших отношений.

  Ты не догадаешься, что это.

  Она принимала любое предложение, которое я делал. Пойдем сюда? Пойдем туда? Она просто кивала: 'Хорошо, идем'. Но потом, когда мы уже ехали в машине, она тихо говорила: 'Но, может быть, мы могли бы...'. И в итоге мы оказывались не в том ресторане, который я выбрал, а в другом, который вовсе не был лучше или утонченнее. Если я что-то выбирал в меню, блюдо приносили, Юдит пробовала, отодвигала тарелку и говорила: 'Может быть, было бы лучше, если бы...'. Потом услужливые официанты приносили другое блюдо и другое вино. Ей всегда хотелось чего-то другого. Я думал, что такие внезапные перемены мнения вызваны страхом и смущением, но постепенно понял, что истинная проблема в другом: сладкое никогда не было достаточно сладким, соленое никогда не было для нее достаточно соленым. Она могла неожиданно отодвинуть жареного цыпленка, которого зажарил самый лучший шеф-повар, и сказать тихо, но твердо: 'Это не очень хорошо. Принесите что-то другое'. Сливки были для нее недостаточно густыми, кофе никогда не был достаточно крепким, никогда, нигде.

  Я думал, что это, может быть, капризы. Говорил себе: 'Не обращай внимания, наблюдай дальше'. Так что я наблюдал. Мне даже казалась забавной эта капризность, эта ее изменчивость.