2

топать, а ползти, старательно придерживаясь влажных камней руками, рискуя свалиться в воду...

Но всему — свой гроб, и путешествие в темноте закончилось. Селена дошла до оставленной

плетки и, схватив ее крепко-крепко прижала к груди, словно родное дитя. Родное дитя... Эти

простенькие слова почему-то заставили напрячься — глаза подозрительно защипало, в горле

появился ком, который не получилось сглотнуть. Всплыло из глубин памяти имя — Торнвальд,

Вальд. Сердце забилось часто-часто, стремясь выскочить через горло, перед глазами мелькнули

картинки — смешливый пухлощекий малыш забавно топает своими ножками, стремясь поймать ее

юбку. Юбку. . Пеструю юбку... Провела рукой по ногам — сколько хватило памяти, столько и

помнились эти кожаные штаны, словно нарисованные на ее коже, никогда не было у нее никаких

юбок. Но картинки снова всплыли, затмевая все, что помнила до сих пор. Она и этот самый малыш

— только уже постарше — едут сквозь пески на каком чудном звере, попадают под дождь, спят,

смеются. Хотелось смотреть дальше, но дальше ничего не было. Сплошная чернота, как здешний

мрак. Селена сначала замерла, пытаясь справиться с подступившей болью от потери таких

сладостных воспоминаний, потом, схватив плетку, начала хлестать все, что попадалось под удар —

стена, камни под ногами, вода, вскипевшая от ударов холодными брызгами. Хлестала до

изнеможения, вымещая всю скопившуюся горечь... Потом поскользнулась и упала, пребольно

ударившись коленом. Боль отрезвила. В наступивший момент просветления Селена поняла, что она

попала в какую-то потайную часть хронилищ, выхода из которой попросту нет. Нашла возле стены

место посуше и прилегла, пытаясь придумать хоть что-то. Ее угнетало отсутствие воспитанника,

Аля, ради кого-то рядом уж она бы смогла постараться и таки найти выход. Тот темноволосый

малыш, Вальд, уже изгладился из памяти, словно его и не было. Оставив лишь мимолетное

сожаление, словно о несбывшейся мечте. Или видишь сон, в котором ты так счастлив, и ты

помнишь обо всем в момент пробуждения, но днем сон тает, исчезает и радостное ощущение, и ты

вновь оказываешься там, где ты должен быть, и тоска о несбывшемся подступает все ближе.

Селена подтянула колени к груди, устраиваясь поудобнее — насколько это вообще возможно на

камнях — и уснула, вымотанная донельзя своей гневной вспышкой.

Проснувшись, Селена села, еще не открывая глаз, и пребольно ударилась о каменную стену.

Ойкнула от боли. Открыла глаза и застонала от разочарования — так хотелось, чтобы этот темный

каменный мешок оказался всего лишь плохим сном. Но и в хронилище случаются разочарования,

пыльный зал теперь виделся таким родным и безопасным, хотя воспоминания о нем уже начали

подергиваться мутной пленкой забытья. Селена доползла до воды, вновь напилась вдоволь. Хоть

смерть от жажды ей не грозит. Потом начала кричать, пытаясь докричаться хоть до кого-то.

Тишина. Лишь слышна какая-то далекая, медленная, сводящая с ума этой своей медлительностью,

капель. Прижалась спиной к прохладной стене, и вновь непрошеные воспоминания заполонили

разум — снова этот темноволосый смеющийся мальчуган, снова пески и солнца, яркие,

212

21

полуденные... От этого видения стало и вовсе тоскливо, подступили жгучие слезы, сдавило горло.

Селена рыдала, пока силы не оставили ее, пока глаза устало не сомкнулись, и милосердный сон не

унес ее отсюда.

Просыпаясь каждый раз в этой чернильной темноте, Селена все больше впадала в отчаяние.

Она очень сильно исхудала — хотя, казалось бы, здесь пища не должна иметь значения — все же

мертвы и так. Но для нее, видимо, еда была нужна. Силы покидали Селену. Воля к жизни

держалась лишь на тонюсенькой ниточке надежды — слепой, ни на чем не основанной. Шаря

вокруг себя, Селена нашла камень с очень острой гранью и теперь могла в любой момент

прекратить эти мучения, но что-то ее останавливало. Она лишь оттачивала острые грани камня,

пока добилась бритвенной остроты. И Селена тянула свое незавидное существование — падшие

спешенные были гораздо счастливее ее, хотя они бы с ней, пожалуй, поспорили. Спешенные могли

видеть других и могли хоть как-то общаться. Могли видеть свет — пусть пыльный, и

однообразный, но все же свет. Она так скучала по свету. Изредка перед внутренним зрением

появлялись видения: восходы и закаты, лучик сквозь каплю воды, висящую на паутинке, все

радуги, виденные за всю жизнь... Селена все больше времени проводила в полусне, который

заменял ей бодрствование, теряя связь и с этой реальностью. Воспоминания о давнем прошлом так

и не вернулись — слишком велика власть темнобородого — вновь вспоминался лишь смеющийся