2

исчезающей из памяти потасовки с хирдманном, пусть и раненым, но все равно — смертельно

опасным убийцей, после пробуждения с замотанной тряпками головой и нахлынувшего страха,

после объятий астронома, таких нежных, таких сладких. Она слаба, и так беспомощна. Янина

вновь чувствовала себя ребенком, девочкой, которая ждет свою маму. А мамы нет и нет, она занята

чем-то важным, таким важным, что на маленькую девочку не остается ни времени, ни сил. И

девочка, устав от бесплодного ожидания ложится спать, мгновенно проваливаясь в сон...

Вальд проснулся резко, словно от толчка. Едва смог открыть глаза, тряпка, что была

влажной и спасала его во время бури, высохла и прилипла к коже. Выдрав пару ресниц, глаза

открыть все-таки удалось. Попытался поднять руки, да где там! Песок сковывал движения получше

всяких веревок, удалось лишь пошевелить пальцами. Вальд начал раскачиваться из стороны в

сторону, стараясь освободить хоть небольшое пространство для маневров. Но песок мгновенно

заполнял любую пустоту, что удавалось создать. Вскоре, совершенно обессилевший астроном

поник, на грани потери сознания — снова вернулась боязнь тесных пространств, забирая остатки

мужества и желания жить. Закрыл глаза, перед внутренним оком поплыла багровая муть, заставляя

смириться и отступить. Послышался невнятный голос, укоряющий и обвиняющий. Ворчание

111

11

становилось все назойливее и громче. Отдавалось в ушах с каждым ударом сердца, заставляло

слезиться и без того раздраженные глаза, заставляя вспоминать столь дорогие лица друзей и

кровников. А голос бубнил, что-де, вот, сидел бы в Мире, помогал кровникам и все бы были живы,

кто любил тебя. И были бы рядом. Только Селены бы не было, ну а что же, родителям судьба

уходить раньше детей. Запомнилась бы молодой, красивой и полной сил. Повезло еще, что так

ушла — жертвуя собой ради тебя, бестолковика, ради друзей, ради всех, кого удалось спасти.

Хронилища — они то ли есть, то ли нет. Ты же не веришь уже в Семерку, ты же заразился от той

рыжей безверием. Зачем ты пошел дальше? Надо было еще в ту ночь, которую провели с

семейством Пергани — таким дружным, таким гостеприимным, они изменились, тоже твоя вина! -

надо было вернуться, пока никто не заметил вашего отсутствия. И не было бы ничего. Теперь же

остается лишь признать, сказать это вслух, пусть самому себе, пусть идея кажется такой бредовой...

Надо ли произнести: «Сдаюсь!», и все станет таким, как раньше. И отступит Крогли, выпуская тебя

из песчаных когтей. И окажешься в том самом лесу у Речного перекрестка, рядом со Стелой. И

догорит костер, и будет целая ночь, чтобы вернуться в Блангорру, и можно незаметно

присоединиться к все еще пирующим в Пресветлом замке. Лишь Лентина, может быть, вспомнит,

что куда-то провожала вас с эту ночь. А может и не вспомнит. Память человеческая такая капризная

вещь. И Стела может не вспомнить ваше небольшое приключение. Или ты хотел навеки лишить

своих кровников счастья? Кровник твой, Кир, он же ждет ее, ждет так, как ждут иссохшие от

жажды губы глотка воды. Или она для тебя также важна, как для Кира? И ты не хочешь, чтобы они

были вместе? Что же, когда будешь сдаваться, добавь просто, что Стела — твоя. И сбудется все, все

что ты скажешь в этот миг. Вальд, не в силах сдерживаться, зарыдал, он признавал себя виноватым

во всем, что ему шептали, уже готов бы признаться, забыв о засыпанных рядом спутниках, забыв

обо всем. Слезы иссякли и пришло спокойствие. И нашлись аргументы, чтобы возразить этому

ворчанию. Что будет с мамой? Что будет со мной, если отступлюсь? Смогу ли я хотя бы узнать, где

она и что с ней?

Бормотание прекратилось ненадолго, чтобы возобновиться с новой силой:

- А какая теперь-то тебе разница?! Считай, что она умерла, смирись с этой мыслью!

- А такая разница, что я с ней не попрощался! Когда человек умирает, его близкие могут проститься

с умершим! Я смогу примириться с ее смертью только тогда, когда смогу с ней простится. Есть

много того, что я хотел бы вспомнить...

Перед глазами промелькнула Селена плачущая, танцующая, смеющаяся, улыбающаяся — такая

разная, но всегда цельная, всегда любящая и преданная. Вальд крепко-крепко зажмурил глаза,

прогоняя багровую муть, набрал в грудь побольше воздуха, полного пыли, и с диким напряжением

начал вытаскивать руки, освобождая их из песчаного плена. И удалось, пустыня отступила,

отпуская свою несостоявшуюся жертву.

112

11

Астроном выбрался из-под завала и огляделся. Буря закончилась. Вокруг них не было ни

одного камня, ни одной ветки, что в таком изобилии Вальд спешил укладывать вокруг них для

защиты от песка. Все унес с собой прожорливый ветер. Над пустыней мягко светили дневные

светила, а Прим уже коснулся горизонта. До наступления темноты оставалось не так уж много

времени, и снова следовало поспешить. Да что за день такой выдался! Все сам да сам! Неподалеку