_2014_10_07_09_17_46_052

ронах человеческой натуры, просто надо обратиться к другому

тексту. Я писал о людях, испытавших потерянность и одиночество

и нашедших спасение в любви, доверии, в бескорыстной дружбе, созидании и свободе. О «чумных подробностях», жестокости и не-

чистотах написано море литературы. Я писал о другом.

Джим любит говорить о своей книге. Его лицо при этом словно

светится изнутри. Я заметила, что такое выражение появляется

на лице музыканта, исполнившего любимое и чрезвычайно слож-

ное произведение.

Весной я ушла с работы, сохранив возможность сотрудничать

в качестве приглашенного автора. Теперь мне предстояло освоить

новый жанр — продвижение проектов театра и фестиваля, разде-

лив эту работу с Джимом. Для этого пришлось быстро вникать

в содержание его жизни. Поначалу работа с информацией зани-

мала большую часть времени. Мне предстояло налаживать связь

с миром. Гораздо шире, чем когда бы то ни было.

Популярность книги заметно подняла интерес к личности ав-

тора и ко всему, что связано с его жизнью и работой. Люди шли

в театр на Блэкфрайерс Лейн, следили за событиями фестиваля, отслеживали, что мы делаем в других проектах. Вновь и вновь они

возвращались к роману, герои которого словно обретали в совре-

менности новую жизнь.

Джим начал работу над новым сюжетом, идею которого вына-

шивал давно, — о первых венецианских эмигрантах времен рас-

пада империи, основавших свой город. Начало было энергичным, но потом что-то стало отвлекать его, тревожное волнение вмеши-

валось в его настрой.

— У меня руки опустились. Полное ощущение никчемности, —

сказал он мне однажды.

— «Перспектива» не отпускает?

Он кивнул.

— Я знаю, — сказала я.

— Знаешь?

Мне показалось, что передо мной растерянный подросток.

— Да. Они — дети. Твои. Они живут, но уже без тебя. Это может

понять только тот, кто пишет или играет на сцене.

— Что же делать, так скроено мое сердце. В десять лет я чуть

с ума не сошел, прочитав у Конан Дойла о Рейхенбахском водо-

384

ЧАСТЬ III. ГЛАВА IV

паде, и вновь ожил, только узнав продолжение истории. Потом

не мог закрыть «День восьмой» Уайлдера, начинал читать за-

ново, стараясь удержать Эшли на берегу. А в четырнадцать про-

читал «Свою комнату», и все повторилось. Дальше были романы

Пола Остера.

— Тогда скажи мне: если ты так чувствуешь, если трагическое

многоточие так тревожит тебя, почему «Том не вернулся»?

Джим долго молчал.

— Я знаю, что ты поверишь. Тогда… — я не понимаю, какое ше-

стое чувство убедило меня — я думал, что, если они останутся там

навсегда, не расставшись, я никогда не встречу тебя… Я был уве-

рен, что многоточие дает нам шанс. Найтись.

Мы долго молчали, обнявшись.

— Я тоже не верю Полу Остеру, — сказала я. — Своенравного

Феншо, сосредоточенного Блэка я не могу отпустить. Феншо мне

так и хочется схватить за рукав, остановить за руку, сказать: «Не

надо. Стоп. Стоп»*.

Джим знал, о чем я говорю.

— Мне всегда хотелось сказать: «Вы ошиблись, миссис Вулф», —

улыбнулся он.

— Когда-нибудь все потерянные персонажи найдутся. Никто не

знает, что на самом деле с ними произошло. Пока есть такие, как

мы, у них есть надежда.

— Они должны вернуться, — кивнул он.

— На сцену, — сказала я.

— Да. Или на экран.

Я погладила его по щеке.

— Пора браться и за эту работу. Ребенка невозможно носить

дольше положенного. Он сам появляется на свет.

— Значит пора ехать в Норфолк, — сказал он.

Я не могла уснуть. Думала о пьесе. К чему откладывать? Джим по-

двинулся ближе, обнял меня и положил голову на мое плечо.

Я смотрела на его любопытный крупный нос, освещенный светом

ночника, и высокий открытый лоб. «Знающий грамоте лев…»

* Феншо и Блэк — герои романов П. Остера, истории которых заканчиваются

трагически. Такой вывод напрашивается, несмотря на то, что автор прямо

об этом не говорит (прим. автора).

385

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

Он открыл глаза и, покачивая меня из стороны в сторону, посмот-

рел своим левым глазом в мой правый. Ужасно забавно.

— За что ты выбрала меня? — шепотом спросил он.

Я улыбнулась.

— А ты меня?

Он беззвучно засмеялся, слегка запрокинув голову, и обнял

крепче.

— Мы оба чудаки.

— Но нам хорошо.

— Очень.

Пьеса на основе романа стала нашим первым крупным совмест-

ным проектом. Джим, зная о моем отношении к скрипке, не уди-

вился, когда я предложила попробовать пригласить в качестве

композитора Тима Тарлтона.

— Надо поговорить об этом с Линдой, — предложил Джим.

Реакция Линды была такой, что я пожалела о нашем решении

подключить ее к обсуждению.

— Вы что, с ума сошли?

Мы с Джимом переглянулись.

— Захватывающее начало, — отозвался Джим. Что тебя, собст-

венно, так удивляет?

— Тим Тарлтон? Музыку к спектаклю? Вы бы еще Георгиева при-

гласили.

— А что такого? Шостакович писал музыку к фильмам. И Шнитке.

И к спектаклям большие композиторы пишут музыку.

— Нет, вы серьезно? Тим Тарлтон? Задавака Тим Тарлтон? Да он

со своим агентом едва общается.

— Поэтому мы и решили поговорить с тобой. В вашем музыкаль-