_2014_10_07_09_17_46_052

— Лучше расскажите о себе. Вы всегда с ними?

— А как же? Само собой. Куда ж они без нас, — засмеялась Энни.

— Да уж, подходим мы им, как никто лучше, — добавила Элиза. —

А что?

— Просто интересно.

— Секретов тут нет — хватай того, кто поздоровее и держи. Дело

не мудреное. Что твой чертополох. Цепляешься к штанам и едешь.

Лишь бы на месте не сидеть.

— Да, верно, — согласилась Виола. – Лишь бы на месте не сидеть.

— А брат твой хорош.

— Безмерно!

Не трудно было заметить интерес, с каким Элиза посматривала на

Уилла. Виола про себя улыбнулась. Девушка была миленькой — не-

большого роста, хорошо сложена, ей было от силы лет шестнадцать.

Ну что ж, верно, недолго этому цветку томиться в ожидании. Дей-

ствительно — «всяк выбирает по себе». Впрочем, Уилл не спешил

пускаться в новые любовные приключения. Его захватила дорога —

новые впечатления, возможность свободно и независимо жить

рядом с удивительными людьми. Это была особая порода. Кто-то

имел семью и детей, неженатые обзаводились подружками, но все

по сути были бродягами. Кочевая жизнь, отсутствие мало-мальских

удобств и, тем более, комфорта, а порой крыши над головой и еды, были им не в тягость. Главным в жизни всех этих особых существ

была сцена. Она давала им возможность на время, в течение пред-

ставления, быть теми, кем они хотели быть. Тихим и робким — сме-

лыми и сильными. Молчунам — веселыми балагурами. Тугодумам —

ловкими пройдохами. Таящим свои влечения — преображаться

в женщин — то в кротких и нежных, то в злобных фурий или беспо-

щадных убийц. Смех, слезы, любовь, счастье — все было на сцене, все, чего им не додавала жизнь за стенами театра. Эти сообщества

были отдельным, ни на что не похожим миром, со своими прави-

205

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

лами и устройством. В нем оставался только свой по природе и духу.

Случайные люди отпадали быстро. Труппа переезжала из города

в город. Это были месяцы настоящего счастья. Уилл играл в пьесах

и сам много писал. Дома от этого занятия его отвлекало все. Жизнь

для него стала игрой, игра — настоящей жизнью.

Вот, обрела душа моя простор;

Не надо рваться ей к дверям и окнам.

Такой во мне палящий летний зной…*.

При переездах часто приходилось останавливаться на ночлег

под открытым небом.

Уильям и Виола особенно любили такие привалы. Столько кра-

соты, столько чудес в природе было вокруг. Однажды утром он, под-

перев щеку ладонью, сидел на ступенях повозки. Не отрываясь, он

смотрел на ели, орешник, березы и капли дождя на их фоне.

— Любуешься? — окликнула его Виола с порожка соседнего фургона.

— Запоминаю, — ответил он.

— Я тоже.

Она смотрела на небо и думала о силах природы, непрерывно ме-

няющих сцены. Вечно. Ни одна не повторилась со дня творения.

Бывает иногда,

Что облако вдруг примет вид дракона,

Что пар сгустившийся напоминает

Медведя, льва иль крепостную стену,

Нависшую скалу иль горный кряж,

Иль синеватый мыс, поросший лесом…

Перед тобою — конь, и вдруг мгновенно

Он в облаках теряет очертанья

И, как вода в воде, неразличим...**.

Мысли в голове улеглись, но душа не успокоилась. Это беспокой-

ство было для нее давно знакомой ревностью к щедротам Творе-

* Шекспир У. Король Иоанн (пер. Н. Рыковой).

** Шекспир У. Антоний и Клеопатра (пер. М. Донского).

206

ЧАСТЬ II. ГЛАВА VI

ния. Если бы она могла, если бы она только могла найти слова

и описать все это. Но людям это не под силу. Творец создал мир

таким многоликим. Жажду всему дать имя и заключить, как в со-

кровищницу, в слова — чтобы ничто не исчезало, не уходило стре-

мительно в прошлое — утолить невозможно. Нельзя «превзойти

природу, подражая ей в совершенстве»*.

— Вы что задумались, друзья мои? — Роберт Уилсон стоял перед

ними и, растирая руки, смотрел на обоих.

— Привет!

— Доброе утро, синьор! Доброе утро, прекрасная синьора!

— Боб, да ты, похоже, читаешь мысли, — Уилл спустился со сту-

пенек и ворошил угли в кострище. — Я тут думал об Италии, и ты, видно, тоже?

— Я читаю мысли. Это всем известно. О чем, позволь спросить, ты грезишь в мечтах об Италии?

— Ты не поверишь — о новой пьесе.

— О трагедии, тяжких убийствах и муках совести или о сказке

счастливой любви?

— О трагедии тяжких убийств и муках в легенде о несчастной

любви, — отозвалась Виола.

Уилл обернулся.

— Спасибо, Боб, ты только что подбросил в топку хворост для

новой пьесы.

— Синьора, — Роберт надел рубашку и подошел к Виоле. –— Меня

давно сразил ваш острый ум. Сжальтесь же, доверьте мне ваше сердце.

— Уж лучше в монастырь.

— Нет, ясноглазая. Из такого блистательного дурака, как я, вышел бы самый благоразумный муж на свете. И знаешь, почему?