2039

От подвала нас отделяет толстая дверь и двухметровый слой бетона, выстрелы могу услышать только из динамиков, потому я сосредоточился на работе, только мимоходом вспомнил прочитанный в детстве рассказ Гашека или Чапека, в нем купили поросенка, чтобы вырастить и заколоть на Новый год. Поросенок и поросенок, вырастет в кабана, будет много мяса и сала, но ребенок назвал его Борькой, так и привыкли называть. И вот когда пришел Новый год, надо резать, все оторопели: как, резать Борьку? Просто кабанчика бы зарезали, но Борьку?

Гашек или Чапек тогда сказал, что если знать, что по ту сторону в окопах не просто немцы, а Рудольф, Герман, Вольфганг, то как же стрелять в Рудольфа, Германа и прочих, у которых есть имена?

Я поработал пару часов с материалами, а когда спустился в подвал, там уже пахло порохом, хотя порох теперь давно бездымный и вообще не порох, а еще крепким мужским потом, даже от Дианы, Ани и даже от Маргариты, что оказалась неплохим стрелком и, как мне почудилось, не только стрелком.

Камнеломов первым увидел меня, спускающегося по лестнице, прокричал голосом командующего парадом на Красной площади:

– Внимание!.. На временно исполняющего, хоть и хреново, обязанности… р-р-равняйсь!

Я постарался выглядеть уверенным, хотя похудевшее лицо чаще всего говорит о тревогах и неприятностях, вскинул руку ладонью к ним и сказал приподнято:

– Вижу, знаю, наблюдал. Весьма так, зрелищно. Моему величеству угодно.

Бравадой их не обманешь, бледные и серьезные, смотрят вытаращенными глазами, в руках ружья и винтовки, Южалин вообще дышит шумно, левая ладонь нащупывает в нагрудном кармашке коробочку с капсулами от повышенного давления.

– Наше дело правое, – сказал я твердо. – Ни на кого не нападаем, но если неконтролируемая толпа вздумает ворваться к нам, то передумают, увидев оружие!.. Если надо, применим.

Уткин зябко передернул плечами.

– Как-то… против людей…

– Там не люди, – произнес я отстраненным голосом, – а живая сила противника. Живая и враждебная. Если не убьем ее, убьет нас. При всей гуманности к окружающей среде прошу помнить, кто ценнее для прогресса и цивилизации. Если не удается сохранить нас и этих… простейших… то оставим то, что нужнее.

Шенгальц сказал быстро:

– Шеф, мы все понимаем. В жопу гуманность! Кто пришел убить меня, пусть не спрашивает, а меня за що?.. Даже если он академик.

– Да, шеф, – ответил Хусаинов. – Не сомневайтесь, нас уже достали. Пленных не брать, патронов не жалеть!

Он взглянул на меня с вопросом в глазах. Я кивнул, пленных брать не придется, мы не наступающая сторона, а патроны жалеть не стоит потому, что долгой осада не будет. Нас все равно сомнут, помощи ждать неоткуда, но им об этом лучше не говорить.

Камнеломов передернул затвор, досылая патрон, буркнул:

– Я займу место на крыше. Отец научил меня пользоваться снайперкой! Думаю, за недельку из наших битников можно сделать хороших солдат.

– Недельки у нас нет, – ответил я. – Даже завтра у нас не будет, если стрелять не обучимся сегодня.

Камнеломов поинтересовался ядовито:

– А наш временно исполняющий стрелять может?

– С двух рук, – ответил я. – По-македонски. Хотя, конечно, еще не пробовал.

На обратной дороге заглянул в кабинет Дианы. Она не за столом, а спиной ко мне у распахнутого окна, там вьются щебечущие птички, счастливый писк и щебет, крылатики ныряют на широкий подоконник с просторной кормушкой и смешно часто-часто стучат крохотными клювиками.

– У тебя свой зоопарк, – сказал я.

Она ответила, не поворачивая голову:

– Я почуяла, что заглянешь… И что у нас будет… И даже как.

Я сказал поспешно:

– У тебя не только воробьи, вон синичка!..

– И чижики прилетают, – пояснила она.

– Ты добрая, – заметил я. – Но скоро вот так же будем подкармливать и заботиться о бывших таксистах, кассирах, бухгалтерах и всяких там менеджерах…

Она засмеялась звонко и красиво.

– Шеф, ты все о своей работе!.. Я как-то не подумала… Но воробышки для нас сейчас все еще близкие, а после сингулярности даже люди отдалятся на уровень амеб… Хотя амебы тоже наши предки, только чуть более ранние.

– У планеты хватит ресурсов, – напомнил я. – И люди, и воробышки могли бы остаться жить в своем мире и довольствии. Если бы захотели.

Она повернулась ко мне, обняла и прижалась всем телом. Я пару мгновений стоял как столб, но это невежливо еще со времен Средневековья, обнял ее горячее податливое тело.

– Мне страшно, – шепнула она, жаркое дыхание обожгло мне ухо, – привычный мир рушится… И не только из-за луддитов.

– Да, – ответил я так же тихо, – рушим его мы, выбираясь из тесной скорлупы, как бабочки, в новый мир.

– Мне страшно, – повторила она и прижалась плотнее, – ты меня возьмешь в это пугающее и неизвестное грядущее?

Я ответил шепотом:

– Я при чем?

– Тебе решать, – ответила она шепотом. – Мы, женщины, такое чувствуем! Возьми меня прямо сейчас…