2070 (СИ)

Мне действительно нечего было сказать. Слова роились в голове, но никак не могли сложиться в плавные и логичные мысли. Да и что тут говорить? То, что Иные монстры и так понятно, без разговоров и возмущений. И солдаты, которые равнодушно сожгли несколько сотен людей, и жестокий Иг, которому место в психлечебнице с его садистскими наклонностями, и красавица Узза, за хрупкой внешностью которой скрывается хладнокровное нечто, прибывшее из космоса. Все они сегодня показали, что нет в них места состраданию и прощению.

Странная тоска начала зарождаться где-то в грудной клетке, липкая и мерзкая. Она обволакивала рёбра и лёгкие, колола сердце, поднималась тошнотой в горле, собиралась мелкими слезинками в уголках глаз. Захотелось завыть, как сидящий рядом парень, который не отважился спасти сестру, завыть так, чтобы сорвался голос. Лишь бы избавиться от этого мерзкого ощущения, сбросить его с себя и продолжить жить дальше, будто ничего не случилось.

Девушка что-то злобно прошипела и удалилась, специально пройдясь по моим ногам. Плевать.

Не знаю, сколько ещё я так просидел. Медленно я успокаивался, а на смену потрясению пришло холодное спокойствие и равнодушие. Чей-то голос прошелестел у меня в голове:

— Ты же понимаешь, что Иные были правы? Понимаешь, что Узза правильно поступила?

И ответ был до ужаса очевиден. Да, да, да! Устроив взрыв, некий Александр подписал приговор для тысячи человек, не считая тех, кто погиб в разрушенных бараках. И виноват во всём только он один. А Узза — я ощутил странное тепло в груди при мысли о ней — всего лишь выполняла свои обязанности.

Наконец, окончательно успокоившись, я встал и скрылся в своей каморке, заперев дверь.

На следующее утро меня разбудил громкий стук в дверь. Я поспешно открыл её и увидел Уззу. В руках у неё был небольшой бумажный свёрток, который она отдала мне.

— Завтракай. И через сорок минут жду тебя возле корабля. И не заставляй меня ждать.

Я кивнул и еле успел прошептать слова благодарности, как Узза захлопнула дверь. Сев на кровать я развернул бумагу и увидел большой ломоть ещё горячего хлеба, кусок твёрдого сыра и несколько кусков сырокопчёного мяса. Либо я сошёл с ума, либо… Я вздрогнул. Неужели Узза заботится обо мне? Эта мысль казалась абсурдной, но от неё становилось тепло и спокойно. И как я мог в первые дни ненавидеть её?

Позавтракав, я поспешил покинуть барак. Злить Уззу не хотелось, поэтому я чуть ли не бегом направился в сторону кораблю мимо бараков. На встречу мне попадались рабочие группы: кто-то шёл на заводы, кто-то на строительство нового лагеря в нескольких километрах от нашего. На меня не обращали внимания. Таких, как я — главных по баракам — презирали и ненавидели, каждый наш шаг обсуждался, а любое происшествие, связанное с нами, за несколько часов становилось одной из самых обсуждаемых тем среди заключённых. Довольно часто исподтишка их избивали или толкали так, что «предатели» ломали конечности. Но, похоже, недавняя казнь внесла коррективы в поведение людей. Хотелось надеяться, что многие одумались, и теперь жизнь начнёт налаживаться, как говорила Узза. Но не мог же я начать говорить каждому о том, что как только мы станем покорными и смиренными, этот лагерный ад закончится. Да и не поверят мне, а если и поверят, то это будут единицы.

Когда я дошёл до корабля, то увидел Уззу и Ига, которые о чём-то говорили, на удивление, спокойно и даже дружелюбно. Иг что-то произнёс, и Узза засмеялась, тряхнув волосами. Сцена будто из какой-нибудь неудачной мелодрамы, которые выпускают десятками: на фоне должна звучать романтичная музыка, героиня неожиданно осознаёт, что любит героя, а герой делает первый шаг, рассказывая остроумную шутку. Хотелось засмеяться от абсурдности моих мыслей.

Заметив меня, Узза тут же перестала улыбаться, и её лицо стало безэмоциональной маской. Кивнув Игу, она пошла мне навстречу.

— Сейчас мы полетим с тобой в город. От меня не отходить. Молчать. И, разумеется, по прибытии никому не рассказывать о том, что ты видел. Понял?

— Понял, — кивнул я.

Всё это было очевидно, но говорить об этом не имело смысла. Да и сама Узза, скорее всего, говорила всё это для порядка, а не потому, что сомневалась в моём примерном поведении. Вслед за ней я прошёл к небольшому шлюпу, размеров с небольшой легковой автомобиль. Стены и потолок у него были прозрачными, к дверям вели три ступеньки. Разблокировав дверь, Узза первая зашла в шлюп и села в кресло у пульта управления. Я занял соседнее кресло, с подлокотников которого свешивались широкие кожаные ленты. Как только я положил руки, ленты обхватили запястья, и правую руку защипало. Я поморщился.

— Это вместо ремней безопасности, — произнесла Узза. — Парализует всё тело. В случае аварии ты не сдвинешься с места, поэтому нет угрозы разбиться о стекло. Оно практически непробиваемое, и столкновение с ним будет равносильно удару о бетонную стену.

— Нарушаете законы физики? — ляпнул я.

— Ваши законы не имеют смысла там, откуда мы прибыли, — сухо отозвалась Узза.