24/7. Поздний капитализм и цели сна

Важно также рассмотреть другие вездесущие категории электронных темпоральных объектов, хотя они и являются более открытыми и неопределенными по своим последствиям: например, онлайн-казино, интернет-порнография и видеоигры. Стремления и аппетиты, поставленные здесь на карту, с присущей им иллюзией мастерства, победы и обладания — вот решающие модели для интенсификации потребления в режиме 24/7. Подробное исследование этих более изменчивых форм, вероятно, осложнит выводы Стиглера о пленении желания или крахе примордиального нарциссизма. Безусловно, постулат Стиглера о глобальной массовой синхронизации имеет множество нюансов, вряд ли сводимых к идее о том, что все думают или делают одно и то же; кроме того, он основан на последовательной, хотя и довольно темной, феноменологии памяти. Тем не менее идее Стиглера о промышленной гомогенизации сознания и его потоков можно противопоставить разбиение и фрагментацию зон общего опыта на сфабрикованные микромиры аффектов и символов. Непостижимый объем доступной информации можно развернуть и поставить на службу чему угодно, личному или политическому, девиантному или общепринятому. Благодаря неограниченным возможностям фильтрации и кастомизации люди, находящиеся в непосредственной физической близости друг от друга, могут жить в несоизмеримых и не сообщающихся вселенных. Однако подавляющее большинство этих микромиров, несмотря на их очевидно различное содержание, имеют монотонное сходство в своих темпоральных моделях и сегментациях.

Существуют и другие современные формы массовой синхронизации, не связанные напрямую с коммуникационными и информационными сетями. Примером могут служить многочисленные последствия глобального оборота психоактивных препаратов, как разрешенных, так и запрещенных, включая растущие серые зоны между ними (обезболивающие, транквилизаторы, амфетамины и т. д.). Сотни миллионов человек, принимающих новые лекарства от депрессии, биполярных расстройств, гиперактивности и других заболеваний, составляют разнообразные совокупности индивидов, нервная система которых сходным образом изменена. То же самое, разумеется, можно сказать и об огромном количестве людей на всех континентах, покупающих и употребляющих запрещенные вещества, будь то опиаты и производные коки или постоянно множащиеся «дизайнерские» наркотики. Таким образом, с одной стороны, в реакциях и поведении потребителей конкретного фармацевтического продукта наблюдается некоторое единообразие; но, с другой стороны, существует пестрая глобальная мозаика различных групп, употребляющих наркотики, часто физически близких друг к другу, но сформированных совершенно разными аффектами, побуждениями и ограничениями. С проблемой наркотиков возникает та же трудность, что и с медиаобъектами: невозможность и неуместность выделения какой-либо одной детерминанты как ответственной за изменение сознания. Как электронные потоки, так и потоки нейрохимических веществ образованы постоянно меняющимися и нечеткими конфигурациями элементов.

Я не собираюсь поднимать здесь необъятную тему связи между наркотиками и медиа или проверять знакомую гипотезу о том, что всякие медиа — это наркотик, и наоборот. Скорее, я хочу подчеркнуть, что модели потребления, порождаемые текущими информационными и коммуникационными продуктами, присутствуют и на других расширяющихся глобальных рынках — к примеру, на тех, которые контролируются крупными фармацевтическими корпорациями. Здесь мы тоже находим сходное ускорение темпов внедрения новых и предположительно улучшенных продуктов. В то же время увеличивается количество физических или психологических состояний, для лечения которых разрабатываются новые лекарства и затем продвигаются в качестве эффективных и обязательных методов лечения. Как и в случае с цифровыми устройствами и услугами, здесь фабрикуются псевдопотребности или псевдонедостатки, для устранения которых новые товары оказываются ключевым решением. Вдобавок фармацевтическая промышленность в сотрудничестве с нейробиологией дает яркий пример финансиализации и экстернализации того, что некогда считалось «внутренней жизнью». За последние два десятилетия все больше и больше эмоциональных состояний объявлялись патологическими ради создания огромных новых рынков ненужных прежде продуктов. Изменчивые светотени человеческих аффектов и эмоций, которые лишь приблизительно передаются понятиями застенчивости, тревожности, разнообразных сексуальных желаний, невнимательности или печали, были необоснованно записаны в разряд медицинских расстройств, для лечения которых предназначены чрезвычайно прибыльные лекарства.