28 дней. История Сопротивления в Варшавском гетто

18 января 1943 года, когда немцы пришли, чтобы окончательно нас уничтожить, было двадцать градусов мороза, на улицах лежал снег. Рано утром Амос, Эсфирь и я стояли на нетопленой кухне возле печатного станка, починка которого отняла у нас много времени и сил, и печатали листовку, призывавшую еврейское население сопротивляться до конца. Вернее, печатали Эсфирь и Амос; я все терла пальцы, пытаясь их согреть. И тут в кухню ворвался Мордехай Анелевич. Мы все удивились: командир ЖОБ никогда не являлся без предупреждения, к тому же нам сразу бросилась в глаза необычайная бледность его узкого лица. Мы привыкли, что его ничто не может выбить из колеи. В свои двадцать три – двадцать четыре года он был одним из самых старших членов Сопротивления, организовывал рядовых бойцов, подбадривал и подстегивал, и под его руководством мы превращались в нечто большее по сравнению с тем, чем были на самом деле. Своими речами Мордехай заставлял нас верить, что даже с допотопным оружием мы можем чего-то добиться и вернуть еврейскому народу утраченное достоинство.

Мордехаю не требовалась форма, чтобы обозначить главенство. На нем были поношенные галифе и серая куртка. Просто энергии в нем было гораздо больше, чем в нас всех. Даже больше, чем в Эсфири, которая всегда восхищала меня тем, что способна заниматься делом, стиснув зубы, и лишь во сне иногда поддается горю.

– Ты что здесь делаешь? – спросила Эсфирь у Мордехая.

Сама я даже не смела с ним заговаривать. Хотя он держался с нами как с равными, я не чувствовала, что стою с ним на одной доске.

Эсфирь же – одна из немногих девушек, руководящих боевой группой, – знала Мордехая еще с довоенных времен. Оба они состояли в «Хашомер Хацаир» и на летних каникулах все вместе выезжали на озера, а то и на море и там готовились к жизни в Палестине.

Были ли у них в ту пору какие-то отношения? Когда еще не было Сопротивления, которое затмило для них все остальное, в том числе и любовь?

– Немцы начали новую акцию, – без предисловий сообщил Мордехай. – Уже оцепили несколько улиц.

Для нас новость стала шоком. Мы знали, что СС рыщет в польской части города в поисках скрывающихся евреев, и исходили из того, что они сейчас сосредоточены на этой задаче, а у нас в гетто есть время подготовиться.

– У кого есть разрешение на работу, тому, мол, ничего не грозит. Но на это никто уже не ведется. Все попрятались.

Сумасшедших, верящих немцам и их обещаниям, уже не осталось.

– Немцы прочесывают дома. Кого находят, отправляют на Умшлагплац. Кто оказывает сопротивление или просто идет слишком медленно – расстреливают на месте.

– И что ты намерен делать? – спросила Эсфирь. Она быстрее меня сообразила, что Мордехай пришел не просто для того, чтобы ввести нас в курс дела. Мы боевой отряд и находимся ближе всего к центру событий. У Мордехая Анелевича есть план, и он хочет осуществить его как можно быстрее.

– Берите оружие.

– Что? – вырвалось у меня.

Эсфирь бросила на меня уничтожающий взгляд. Я прикусила язык.

– Мы должны затесаться в толпу, которую гонят на Умшлагплац. И по моему сигналу открыть огонь.

Амос решительно кивнул.

Эсфирь сказала:

– Я позову остальных.

А я… стояла в оцепенении.

Вот и наступила моя Масада.

Сегодня мне предстоит умереть.

И убивать.

Как же страшно!

* * *

Я изо всех сил старалась скрыть страх, когда все наши ребята собрались вокруг печатного станка и Мордехай спросил:

– Кто со мной?

Все подняли руки. И я тоже. К этому мы и готовились – к схватке с немцами. Принять в ней участие было делом чести. Я только надеялась, что никто не замечает, как дрожит моя поднятая рука.

– Есть одна проблема, – деловито сказала Эсфирь, словно рассуждала о поломке печатного станка. Какое же у нее самообладание! Я ей и в подметки не гожусь. Почему так? Ведь нам обеим нечего терять.

– Какая еще проблема? – нетерпеливо осведомился Амос, опередив Мордехая. Ему не терпелось броситься в бой, при этом его не очень интересовало, в чем именно заключается план нашего командира. А ведь план у Мордехая, несомненно, есть.

– У нас всего пять пистолетов и одна граната. Остальные гранаты, которые мы получили от группы Брейля, в нерабочем состоянии, – ответила Эсфирь.

– Я пойду в любом случае! – мигом среагировал Амос. Только бы не оказаться в числе безоружных, которых на задание не возьмут.

– Я тоже, – заявил Мордехай. Он не из тех командиров, которые посылают на смерть других. Он готов первым кинуться в бой и отдать жизнь за правое дело.

Михал поднял руку. Мириам тоже.

– Не на… – начал было Михал, но та твердо сказала:

– Куда муж, туда и я.

Оставался последний пистолет. Из нашей группы присоединиться мог еще один человек. И по всей логике это должна быть Эсфирь. Ведь она наш командир. Для нее это тоже само собой разумелось, она даже не стала озвучивать, что будет пятой, а сразу перешла к делу:

– Так что, каков план?

На миг я испытала облегчение: мне не нужно идти в бой, что бы в этом бою меня ни ждало. Я еще поживу. Пару часов. А может, пару дней.