28 дней. История Сопротивления в Варшавском гетто

– Сама знаешь за что! – кричал Зеркальщик.

На его лице отражались глаза Ханны, папы, мамы, Руфи, Даниэля и немецкого солдата. Глаза начали кровоточить, и эти глаза – не губы, нет, именно эти кровавые глаза – проскрипели:

– Ты жива, а мы нет!

С криком я проснулась. Амос, сев в постели, спросил испуганно:

– Что с тобой, Мира, что с тобой?

Больше я не могла сдерживаться – и разрыдалась. Пусть даже рисковала потонуть в этих слезах и никогда больше не выплыть. Теперь я знала, за что должна расплачиваться – за то, что до сих пор жива.

Но не успела я выговорить: «Я должна была умереть вместе с ними», – как Амос произнес такие удивительные слова, что я даже плакать забыла:

– Знаешь что, Мира? А давай-ка завтра сходим в кино!

48

Мы облачились в приличную одежду, оставленную дядюшкой в шкафу, и средь бела дня вышли на улицы Варшавы. Я – в нарядной юбке, Амос – в костюме и шляпе. Добравшись до кинотеатра «Шаубург», мы пристроились в хвост очереди. За билетами, кроме поляков, стояло множество немецких солдат, которые пришли кутнуть со своими польскими подружками и помыслить не могли, что среди них затесались двое евреев. Они нас даже взглядом не удостаивали – разве что пара человек вылупились на мой зад, желая убедиться, что я не располагаю более аппетитными формами, чем девицы, которых они тискали. Но, по их меркам, разумеется, я была доска доской.

Только Амос обращался со мной как с королевой. Конечно, не от большой любви – хотя он не уставал пафосно вещать о своей ненаглядной женушке, – а потому что хотел меня подбодрить. Он не того сорта человек, который может отсиживаться дома в ожидании «дядюшки», не рискуя слететь с катушек.

Впрочем, если вдуматься, с катушек Амос давно уже слетел. Повести меня в кино – чистой воды безумие. Но мне это было за счастье.

Мы сели с краю на случай, если вдруг придется удирать, – даже сумасшедшие все-таки не забывают об опасности, – и, когда выключился свет, мое сердце забилось чаще. Моих любимых голливудских фильмов в прокате больше не было – они под запретом и для поляков, и для немцев, – зато шла веселая комедия «Квакс – незадачливый пилот» с Хайнцем Рюманном. Разумеется, на немецком – но я более или менее понимала, о чем речь.

В фильме много пели, и герой был совсем не таким, какими предпочитали представлять себя сами немцы. Эдакий обаятельный, трусоватый врунишка. Конечно, если над фильмом задуматься, становится ясно, что он воспевает военную авиацию. Но мне думать не хотелось. Хотелось только смеяться. И Амосу тоже. Он без смеха вообще никуда.

Где-то посреди фильма он взял меня за руку и больше не отпускал. С этого мгновения мне было уже не очень интересно, что там творится на экране, и совершенно безразлично, что скажет Эсфирь и честно ли это по отношению к Даниэлю, которого все равно уже нет в живых. Держась за руки в кино, я поняла, каким человеком хочу быть больше всего на свете: самым обычным, живущим самой обычной жизнью.

* * *

После сеанса мы, по-прежнему держась за руки, побрели домой. Амос подтрунивал:

– Что же это за молодожены, которые не держатся за руки?

Мне показалось – хотя, может, я выдумываю? – что в этот миг он так же тосковал по обычной жизни, как и я.

Я получала такое удовольствие от нашей прогулки, что предоставила молодому мужу стрелять глазами по сторонам и проверять, не грозит ли нам опасность со стороны немцев или шмальцовников. Так мы и шли, держась за руки, пока на нас не налетел радостный «дядюшка» с возгласом:

– А вот и вы!

Радость его, понятное дело, была напускная – ведь он нам строго-настрого велел носу из квартиры не высовывать, а мы ослушались.

– Я как раз хотел сводить вас к Ольге – она столько всего наготовила! Ну вы же ее знаете… – Он засмеялся, и в нос опять ударил алкогольный душок.

– К Ольге, ну конечно! – Амос тоже демонстративно засмеялся.

«Дядюшка» подвел нас к машине, мы залезли на заднее сиденье. Он завел мотор и так рванул с места, что стало ясно: он ужасно на нас зол.

Пусть бесится сколько влезет – наша вылазка того стоила. Этих воспоминаний у меня теперь никто не отнимет.

– Куда едем? – осведомился Амос.

– На ту самую встречу, – резко ответил «дядюшка».

– Как быстро все устроилось! – удивилась я.

– Ваше вонючее письмо навело шороху.

Это хороший знак – по крайней мере, хочется в это верить.

– А где встречаемся? – спросил Амос.

– В тайном месте. Когда выедем из города, я завяжу вам глаза.

– Вы нам не доверяете, – констатировал Амос. Его это, очевидно, глубоко уязвило.

– Еще не хватало! – вырвалось у «дядюшки». – Сраные жиды! Разгуливаете по городу, где вас на каждом шагу могут схватить! И вам совершенно по барабану, что вы и меня подводите под монастырь!

– Ты кого сраным жидом назвал, а, забулдыга? – вскипел Амос.

– Тебя, сраный жид! – выплюнул «дядюшка».

Амос рванулся к нему. Так и до аварии недалеко – но ему в этот миг было на все плевать. А вот мне нет. Я схватила его за плечи и прошипела:

– Не надо!

Амос бросил на меня злобный взгляд, но, опомнившись, откинулся на спинку сиденья.

– Девчонка-то поумней тебя будет, – поддел дядюшка. – Да и немудрено…