28 дней. История Сопротивления в Варшавском гетто

Больше мы ни о чем не говорили. Амос и так совершил нечеловеческое душевное усилие, рассказав о себе так много, как никогда раньше. Он нырнул под одеяло, и я тоже.

Какое-то время царила тишина. Потом я окликнула осторожно:

– Амос?

– Да?

– Жизни твоих друзей на совести немцев. Не на твоей.

– Если бы, – тихо ответил он. – Ох, если бы…

Его это не убедило. Я коснулась его руки, и он не стал ее отдергивать. Мы лежали и держались за руки, как пожилые супруги. Или как маленькие дети. Две израненные души, дающие опору друг другу. Так мы и заснули.

Этой ночью кошмары меня не мучили. И Зеркальщик не являлся.

50

Иванский сдержал слово. Вместе с единомышленниками из числа польских подпольщиков он переправил в гетто ящик с оружием, воспользовавшись запутанной канализационной сетью, пробраться через которую можно было только с хорошим проводником. На той стороне одна женщина упросила его взять с собой двух маленьких дочек, и хотя ему пришлось нелегко – передвигаться по вонючей клоаке можно было, только пригнувшись, а малышек приходилось нести на руках, чтобы они не захлебнулись там, где вода стояла высоко, – Иванский вывел девочек и спрятал их у себя дома, поручив заботам жены.

После того как капитан все это поведал нам за столом, Амос спросил:

– И как оно там, в канализации?

– Дерьмово. В самом прямом смысле слова, – сухо ответил капитан.

– Да уж, запашок тот еще! – хохотнул Амос.

Действительно, от капитана до сих пор пованивало клоакой, хотя он успел принять ванну и облачиться в свежую одежду.

– Спасибо за комплимент, – ухмыльнулся в ответ Иванский и, встав из-за стола, пообещал на прощание: – Я раздобуду еще оружие.

Мы от души поблагодарили его. Я даже хотела обнять его, но постеснялась, подумав, что это будет слишком фамильярно. Когда капитан ушел, Амос озвучил то, о чем я тоже думала, – только он выразился грубее:

– Хорошо, что есть поляки, которые ради нас готовы вмазаться в говно.

– Как думаешь, сколько времени мы продержимся против немцев? Если оружие, которое достал Иванский, прибавить к тому, которое у нас уже есть…

Амос посерьезнел:

– Если повезет, то пару часов.

Лучше бы я не спрашивала.

– Как мы ни стараемся, все пшик, – удрученно проговорила я.

– Вовсе нет, – возразил Амос. – Ты вспомни, как люди подняли головы, когда в январе мы атаковали немцев. Если мы развяжем против немцев войну, нами будут гордиться целые поколения евреев. Так же, как теми героями, которые две тысячи лет назад обороняли Масаду. И неважно, сколько мы продержимся. День, месяц или несколько часов. Главное – мы не пойдем покорно на убой!

Но его речь меня не очень ободрила. Я отозвалась уныло:

– Если после нас еще останутся эти самые поколения евреев…

Амос ласково коснулся рукой моей щеки. Приятное ощущение. И сказал:

– Останутся, а как же.

Я улыбнулась: несмотря ни на что, слышать это было радостно.

– Мира, а тебе кто-нибудь говорил, какая ты красивая, когда улыбаешься?

Это был не фальшивый комплимент, сделанный просто так, чтобы поднять мне настроение. С тех пор как Амос открыл мне свою тайну, его манера держаться изменилась. С одной стороны – он стал серьезнее, чем раньше, с другой – показывал больше эмоций. Он поверил, что один на один со мной ему не нужно ничего из себя строить.

– Нет, никто и никогда, – честно ответила я. Даже от Даниэля я такого не слышала – он вообще на комплименты был скуп. Что он во мне нашел, что разглядел? Мы никогда этого не обсуждали. Сущие дети были. С детской любовью, которая вся сводилась к поцелуйчикам.

За минувшее время я стала совсем другим человеком. Повзрослела, и взросление получилось горьким.

И в том невероятном случае, если Даниэль окажется жив, он тоже, несомненно, будет совсем другим. Если повезет, он перестанет меня ненавидеть, но любить друг друга мы точно уже не сможем.

– Если тебе никто этого не говорил, – весело произнес Амос, – то все твои знакомые либо слепые, либо немые, либо идиоты.

Я захохотала. Как приятно ощущать его руку на своей щеке!..

– Мне с тобой так хорошо, – сказала я быстрее, чем успела подумать.

– И мне с тобой, – искренне ответил он.

Мы посмотрели друг другу в глаза. И поцеловались. Совсем не так, как в тот первый раз. По-настоящему. Более нежно. И более страстно. Когда наши губы распались, мы оба дрожали. На второй поцелуй мы не решились – так были взбудоражены. Отодвинулись друг от дружки и, не говоря ни слова, стали укладываться спать.

Мы лежали, крепко держась за руки, когда Амос позвал осторожно:

– Мира?

– Да?

– Мне… мне хочется еще раз тебя поцеловать.

И тут пришла моя очередь сказать:

– И мне тебя.

51

В эту ночь мы не были близки, да и в последующие тоже. Странным образом у нас было волшебное чувство, будто нашу любовь хранит само небо и в распоряжении у нас целая вечность, хотя все говорило об обратном. Никогда еще я не была так счастлива, как в эти дни, когда мы держали связь с поляками из окружения Иванского. Кошмары на время оставили меня в покое – а может, и навсегда? Я даже решилась вновь наведаться на 777 островов.