28 дней. История Сопротивления в Варшавском гетто

После речи Мордехая бойцы нашей группы заняли позиции у окон, на балконах, на крыше. В шести ближайших домах окопались другие группы – примерно сотня бойцов с разных сторон взяла под наблюдение перекресток с улицей Заменгофа. Этот перекресток немцам не миновать, когда они войдут в ворота гетто.

У меня, как почти у всех, имелись при себе пистолет и граната. Только Рыжик Бен сумел разжиться винтовкой. Две недели назад неподалеку от стены они с товарищем напали на солдата и разоружили его. С тех пор Бен хранил винтовку как зеницу ока.

Мы с Амосом расположились у окна на пятом этаже. Сначала я сомневалась: может, лучше найти себе другое место? Хочу ли я биться и умирать рядом с человеком, которого люблю? Может, лучше не видеть, как в него будут попадать пули?

Амоса такие мысли не волновали. Он был полностью сосредоточен на близящемся отмщении. Попытайся я с ним попрощаться, пока не явились немцы, он бы только отмахнулся. Я решила попрощаться хотя бы с сестренкой.

* * *

– Зеркальный остров уже близко! – радовалась Ханна, стоя на палубе «Длинноухого».

Море было неспокойно. Дурные сны про Зеркальщика меня в последние ночи не тревожили. Больше меня не мучило чувство вины за то, что я жива, – ведь сегодня я все равно умру.

– И тогда, – возбужденно тараторила Ханна, показывая мне три волшебных зеркала, сиявших алмазным блеском, – мы изгоним зло из этого мира!

– А чтоб живей изгонялось, – бахвалился капитан Морковка, – мы ему еще под зад наподдадим!

Я улыбнулась. Пусть хотя бы этот мир будет освобожден.

– Идут! – услышала я крик Эсфири. – Немцы идут!

Ее голос вторгся в мир 777 островов.

Мне многое хотелось сказать сестре, но времени уже не было. Я сжала ее в объятиях и шепнула:

– Я тебя люблю.

Она попыталась вывернуться:

– Ты меня задушишь!

Но я повторила снова:

– Я тебя люблю.

Этим все было сказано. Собрав волю в кулак, я покинула сестру. Теперь уж точно навсегда.

54

Я осторожно выглянула из разбитого окна. Обзор отсюда прекрасный и позиция для стрельбы очень удобная – если, конечно, я пересилю себя и смогу убить человека.

Немцы так запросто травили нас газом, потому что не видели в нас человеческих существ. Мы же, напротив, точно знали, что они за люди, и многим не терпелось с ними расправиться. У меня же перед глазами все еще стояло лицо молоденького солдатика, молившего о пощаде, и я сомневалась, смогу ли снова лишить человека жизни.

Вдалеке видно было, как в гетто въехал танк, за ним вошли человек двадцать еврейских полицаев. За предателями шеренгами по четыре маршировали солдаты с винтовками на плечах и на ходу… в это трудно было поверить. На миг я даже подумала, что у меня воображение чересчур разыгралось. Но Амос подтвердил негромко:

– Они поют.

В лесу, в лесу зеленом
Сторожка лесника.
Оттуда утром рано,
Свежа, мила, румяна,
Выходит дочка лесника.

Эти сволочи исполняли марш.

Они шли убивать нас с песней.

Лора, Лора, Лора, Лора!
Как же прекрасны
Девы в юные года!

Судя по тому, как самоуверенно эсэсовцы шагали – ни один даже винтовку на изготовку не взял! – сопротивления они не ждали. Привыкли, что евреи безропотно идут в газовые камеры, и засаду не высматривали.

Мы ждали сигнала Мордехая, чтобы начать стрелять. Но пока что солдаты были слишком далеко.

Лесник и его дочка –
Два редкостных стрелка…

Под окнами проехал танк.

Олень от рук отцовских пал,
А дочь – парнишку наповал…

Прошагали еврейские полицаи. Убогие создания.

В сердечко юное попав…

Первые шеренги наконец поравнялись с нами. Амосу не терпелось открыть по ним огонь, но приказа от Мордехая все еще не поступало. Он, по-видимому, хотел дождаться, чтобы как можно больше солдат оказалось в зоне поражения.

Та-ра-ла-ла, та-ра-ла-ла,
В сердечко юное попав…

И вот долгожданный знак. Наш командир метнул из окна гранату в немецкий строй.

Лора, Лора…

Граната взорвалась, солдаты закричали, а с крыш, из окон и с балконов на них градом посыпались коктейли Молотова, гранаты и пули.

Немцы и их еврейские приспешники впали в панику и смешали строй. При этом сверхчеловеки топтали друг друга и пытались спрятаться в заброшенных магазинах, подъездах домов и за горами мусора.

Всюду падали раненые, некоторые солдаты бежали по улице, словно горящие факелы, и, рухнув на брусчатку, больше уже не вставали. Их криков в грохоте взрывов было почти не слышно. На помощь товарищам никто из немцев не приходил. Теперь-то им не до песен, не до Лоры из сторожки лесника!

Рядом со мной палил из пистолета Амос. Странно было видеть его таким. Воодушевленный, прямо-таки счастливый, он мстил за себя и своих друзей.

Наконец немцы открыли ответный огонь. Пули ударили в стену за нашими спинами.

Я нырнула под подоконник.

– Мира, стреляй! – рыкнул Амос и сам швырнул гранату в хаос, бушующий на улице.