28 дней. История Сопротивления в Варшавском гетто

Если кто-то и надеялся, что поляки, вдохновившись нашим примером, тоже возьмутся за оружие и восстанут против оккупантов, это зрелище должно было развеять все иллюзии.

К воротам гетто подъехал черный лимузин. Из лимузина выскочил шофер-рядовой и открыл заднюю дверь, откуда показался могучего сложения человек в форме офицера СС. Великан натянул кожаные перчатки, словно не желал пачкать руки.

Амос попросил:

– А дай-ка бинокль.

Я протянула бинокль ему.

– Генерал-лейтенант Штроп.

Значит, главнокомандующий войсками СС в Варшаве приехал лично руководить операцией. Имя его было Юрген, но поговаривали, что при рождении его назвали Йозеф. Он так ненавидел евреев, что два года назад официально сменил имя.

Никогда я раньше не видела человека из ближнего круга Гитлера, Гиммлера или Геббельса. Пару месяцев назад Гиммлер приезжал в гетто, но мы знали об этом только по слухам. Своими глазами его видели лишь несколько евреев из трофейной команды – увы, ни у кого из них не хватило смелости расправиться с демоном.

Четверо солдат притащили тяжелый дубовый стол и поставили его перед Штропом. Другой солдат принес стул, за ним прибежал еще один – с писчими принадлежностями. Генерал-лейтенант расположился за столом, очевидно, намереваясь оттуда руководить операцией.

Амос шагнул к выходу с балкона.

– Ты куда? – удивилась я. – Наш пост здесь.

– Уже нет, – ухмыльнулся Амос и исчез.

Меня это не просто задело – разозлило. Я-то думала, мы будем драться бок о бок на этом балконе и, возможно, тут и примем смерть. А Амос вдруг настолько возбудился, что убежал, даже не попрощавшись.

Я поколебалась: идти за ним или нет? Впрочем, что за вопрос.

На пороге квартиры дорогу мне преградила Эсфирь. Она осведомилась:

– Вы почему покидаете пост?

– Задаюсь тем же вопросом, – ответила я и попросту отодвинула ее в сторону.

59

Через полчаса генерал-лейтенант Штроп приказал атаковать гетто. На этот раз немцы натащили матрасов, на которых когда-то спали обитатели гетто, соорудили баррикаду и из-за нее принялись палить по нам. Мы с Амосом и другими бойцами лежали на крыше и отстреливались. Я так и не поняла, почему он так сюда рвался, но вопросов не задавала. Вообще никаких. Ни другим, ни себе. Я стреляю, в меня стреляют – раздумывать некогда. Во мне бурлил адреналин.

В немцев полетели коктейли Молотова. Матрасы загорелись, атакующие лишились укрытия, и мы открыли по ним огонь.

Тогда с польской стороны нас стали обстреливать танки, однако – как Амос и предсказывал – били мимо. А я думала про себя: сверхчеловеки так нас боятся, что даже в цель попасть не могут.

Вдруг Амос вскочил и подбежал к товарищам, метавшим бутылки с зажигательной смесью. Немцы внизу, как и накануне, укрывались в подъездах и оттуда палили без роздыху. В отличие от нас, им не нужно экономить патроны.

Амос схватил коктейль Молотова, разбежался и метнул бутылку так далеко, как только мог. Не в немцев, не в танк, а в направлении эсэсовского начальника Штропа, стоявшего за своим ломберным столиком, который так нелепо выглядел посреди бойни. Так вот зачем Амос побежал на крышу! Он хотел лично убить вражеского командира.

Коктейль взорвался в двадцати метрах от генерал-лейтенанта Штропа – тот даже не вздрогнул.

Замахнувшись еще сильнее, Амос швырнул вторую бутылку. Жажда мести придала ему силу спортсмена-олимпийца. На этот раз бутылка не долетела до Штропа метров десять. Тут великан эсэсовец все-таки напрягся. Рявкнул что-то своим подчиненным – наверняка велел зачистить крышу, с которой летят коктейли. Но за грохотом взрывов его, похоже, никто не услышал.

Забыв стрелять, я завороженно смотрела на Амоса, который разбежался и запустил третий коктейль Молотова еще дальше, чем предыдущие. Бутылка взорвалась в непосредственной близости от Штропа. Эсэсовец вздрогнул от испуга, но попытался совладать с собой. Останется ли он за своим столом? Ему же надо демонстрировать солдатам бесстрашие и непоколебимость; а если он сбежит, как это подействует на его людей?

Однако рядом с ним пылал огонь, и, хотя он не видел Амоса, который уже готовился к четвертому броску, у генерал-лейтенанта стало подгорать в самом прямом смысле слова. Поспешно, хоть и стараясь демонстрировать напускное хладнокровие, он отошел от ломберного столика подальше. Пара секунд – и столик вспыхнул.

Амос издал торжествующий клич, я тоже закричала от радости. Пусть в Штропа он не попал, но для немцев этот пылающий столик – унижение похлеще, чем пылающий танк.

В этот момент с балкона донесся крик Рыжика Бена:

– Дом горит! Дом горит!

Солдаты с улицы забросали зажигательными гранатами вход, и языки пламени уже вырывались из лопнувших окон первого этажа.

– Здесь оставаться нельзя, – сказал Амос, и все признали его правоту. Бессмысленно дожидаться, пока огонь доберется до нас. Надо уходить и искать новую позицию, где мы сможем продолжить бой.