451 градус по Фаренгейту

Perhaps the bombs were there, and the jets, ten miles, five miles, one mile up, for the merest instant, like grain thrown over the heavens by a great sowing hand, and the bombs drifting with dreadful swiftness, yet sudden slowness, down upon the morning city they had left behind.	За этот кратчайший миг там. наверху, на высоте десяти, пяти, одной мили пронеслись, должно быть, реактивные самолеты, словно горсть зерна, брошенная гигантской рукой сеятеля, и тотчас же с ужасающей быстротой, и вместе с тем так медленно, бомбы стали падать на пробуждающийся ото сна город.
The bombardment was to all intents and purposes finished, once the jets had sighted their target, alerted their bombardiers at five thousand miles an hour; as quick as the whisper of a scythe the war was finished.	В сущности, бомбардировка закончилась, как только самолеты, мчась со скоростью пять тысяч миль в час, приблизились к цели и приборы предупредили о ней пилотов. И столь же молниеносно, как взмах серпа, окончилась война.
Once the bomb-release was yanked it was over.	Она окончилась в тот момент, когда пилоты нажали рычаги бомбосбрасывателей.
Now, a full three seconds, all of the time in history, before the bombs struck, the enemy ships themselves were gone half around the visible world, like bullets in which a savage islander might not believe because they were invisible; yet the heart is suddenly shattered, the body falls in separate motions and the blood is astonished to be freed on the air; the brain squanders its few precious memories and, puzzled, dies.	А за последующие три секунды, всего три секунды, пока бомбы не упали на цель, вражеские самолеты уже прорезали все обозримое пространство и ушли за горизонт. невидимые, как невидима пуля в бешеной быстроте своего полета, и не знакомый с огнестрельным оружием дикарь не верит в нее, ибо ее не видит, но сердце его уже пробито, тело, как подкошенное, падает на землю, кровь вырвалась из жил, мозг тщетно пытается задержать последние обрывки дорогих воспоминаний и, не успев даже понять, что случилось, умирает.
This was not to be believed.	Да, в это трудно было поверить.
It was merely a gesture.	То был один-единственный мгновенный жест.
Montag saw the flirt of a great metal fist over the far city and he knew the scream of the jets that would follow, would say, after the deed, disintegrate, leave no stone on another, perish.	Но Монтэг видел этот взмах железного кулака, занесенного над далеким городом, он знал, что сейчас последует рев самолетов, который, когда уже все свершилось, внятно скажет: разрушай, не оставляй камня на камне, погибни.
Die.	Умри.
Montag held the bombs in the sky for a single moment, with his mind and his hands reaching helplessly up at them.	На какое-то мгновенье Монтэг задержал бомбы в воздухе, задержал их протестом разума, беспомощно поднятыми вверх руками.
"Run!" he cried to Faber. To Clarisse, "Run!" To Mildred, "Get out, get out of there! " But Clarisse, he remembered, was dead. And Faber was out; there in the deep valleys of the country somewhere the five a.m. bus was on its way from one desolation to another.	"Бегите! - кричал он Фаберу.- Бегите! - кричал он Клариссе. - Беги, беги!" - взывал он к Милдред. И тут же вспомнил: Кларисса умерла, а Фабер покинул город, где-то по долине меж гор мчится сейчас пятичасовой автобус, держа путь из одного объекта разрушения в другой.
Though the desolation had not yet arrived, was still in the air, it was certain as man could make it.	Разрушение еще не наступило, оно еще висит в воздухе, но оно неизбежно.