494507

Века сгорают, как в камине свитки.

Спираль Вселенной давит тяжким грузом...

Такая одинокая улитка

настойчиво ползёт по склону Фудзи...

Пернатый бунт

Ночным налётом город взят на приступ.

Бурлит многоголосая орда

Нахлынувших, как вешняя вода,

Бесчисленных пернатых интуристов.

Пестрят живые бусинки монисто,

Усыпав ветви, крыши, провода;

Взахлёб гуляет птичья коляда,

Прочь гонит зиму стрёкотом и свистом.

Дни свергнутой царицы сочтены.

С чириканьем и щебетом весёлым

Кружатся провозвестники весны

Над опустевшим ледяным престолом,

Крошащимся под натиском волны

Скворечных и чердачных новосёлов.

Утренние аллегории. Взгляд второй

Отходящая ночь тяжко дышит. По Млечной аорте

Бьётся тающий пульс запоздалых бессильных комет.

Сонм созвездий, собрав свой прощальный семейный совет,

Замирает за миг перед смертью в гигантском офорте.

Звёзды гаснут мгновенно, как свечи на праздничном торте.

Ветер дунул, и вот – ни одной больше на небе нет.

Полутень. Полумрак. Всюду тусклый загадочный свет.

И клубится туман над водой, как над зельем в реторте.

Ночь в агонии делает жадный смертельный глоток

Этой бурно кипящей густой заревой киновари.

Но ростком новой жизни тотчас же зарделся восток.

Полыхая огнём, расцветает над миром цветок,

И богиня зари в ослепительном солнечном сари

Выступает из недр, разливая искрящий поток.

***

– Бабулечка, ты слышишь? Будто плач...

– Волк этак воет. На-ко, пей лекарство.

Спи, дитятко. (Ох, больно лоб горяч...)

– А ска-а-а-зку?

– Слушай. ...В некотором царстве...

...Малышка спит и слышит тихий зов,

и, неводом неведомым влекома,

отодвигает в сторону засов,

в ночную тьму уходит прочь от дома.

Призывно смотрит полная луна

сквозь облаков пятнистую завесу,

как маленькая девочка одна

бредёт сквозь чащу сумрачного леса.

Не хрустнет хворост под босой стопой,

и не сорвётся камень вниз по склону…

Она идёт звериною тропой,

спускающейся к тихому затону,

где испещрён обрыв следами лап,

а там, внизу, пленительная нега

и лунная дорожка – словно трап

на палубу незримого ковчега.

Две стрелы

Плетями молний небосвод расколот,

и, вторя грому, – так тяжёл, но быстр, –

взмывает вверх над наковальней молот

и падает, взметая брызги искр.

То охладят её в ключе студёном,

то снова раскаляют добела –

так, оглашая ночь истошным звоном,

в мучениях рождается стрела.

Длань демиурга гладит стан блестящий –

достаточно ль легка, пряма, востра –

и опускает чадо в люльку-ящик,

где остывает старшая сестра.

– Скажи, о чём печалишься сестрица?

Мы скоро оперимся, подрастём

и, словно две стремительные птицы,

взметнёмся ввысь одним прекрасным днём!..

– Но после скоротечного полёта

вопьёмся мёртвой хваткой в чью-то плоть...

Мы хищники, и наш удел – охота:

преследовать, разить, пронзать, колоть.

Яд в наших клювах и когтистых лапах.

А мы с тобой куски одной косы…

Я – после ковки! – помню вкус и запах

травы, искрящей россыпью росы.

***

Октябрьские дожди справляют тризны,

ветра спевают траурный тропарь,

а наши двухкопеечные жизни

на безымянный сыплются алтарь,

в кого ни ткни – отступник и бунтарь,

несчитанные пасынки отчизны...

Вплетаясь в орудийные тирады,

трассирующих пуль густая вязь

штампует нам свинцовые награды,

замкнув причинно-следственную связь.

Мы валимся в истоптанную грязь,

прося у этой осени пощады...

В поля, что позабыли тяжесть плуга,

нагрянет зимних месяцев картель,

засыпав белым порошком округу.

Дурманящая нежная метель

обрядит в саван братскую постель,

в которой мы лежим, обняв друг друга...

Весной, скрывая прошлого приметы,

раскинется бурьян на пустыре.

Но, не погребены и не отпеты,

мы – навсегда остались в октябре,

как муравьи в застывшем янтаре,

той осени последние клевреты...

Журавль

... скрип колодезного журавля,

да далёкие смутные отклики

пролетающих братьев его…

Александр Спарбер

Здесь больше не звучит людская речь.

Едва заметны в зарослях крапивы

косой плетень и сломанная печь.

Над пустырём топорщась сиротливо,

стоит журавль, нескладный исполин.

Внизу под ним, в очерченном квадрате

скользит за грань венца усталый клин

его свободных небосводных братьев.

Журавль кряхтит. Грядёт его черёд

лететь в края, откуда нет возврата.

Последний и единственный полёт

в бездонный космос чёрного квадрата.

И на прощальный журавлиный клик

глухим бессильным гулом отзовётся

глубинный дух покинутой земли

из темноты заросшего колодца.

Октябрьский регтайм

Астарта – в финикийской мифологии богиня плодородия, любви, олицетворение планеты Венера.

Пентакль – правильная пятиконечная звезда, древнейший символ гармонии и совершенства, богини-планеты Венеры.

Валгалла – загробный мир викингов, зала, обрамлённая золотыми листьями.

Драккар – гребное судно викингов.

В предсмертной свободе полёта –

безропотно и утомлённо –

листвой рассыпаются ноты

с пюпитра поникшего клёна.

Вихрь жадно хватает бемоли,