60 дней по пятидесятой параллели

Куда ни посмотришь — везде отсветы фар. Сколько же их, ночных браконьеров, высыпало в степь? Сколько сайгаков погибнет в эту ночь? Беззащитны антилопы ночью. Если попадет сайгак в светлые лучи фар, останавливается, не бежит. Попадет табун, тоже не уходит из света — бей на выбор!

— Кто бьет?

— Кто знает… У кого машина есть, — уклончиво отвечает Булат.

— Следят же за этим?

— Конечно следят! Только, пойди поймай. Степь — ай, широкая!

Булат умолкает, отставляет стакан. На востоке, там, где лежит Фурманово, светит зарево. Степь — как океан, кривизна земли мешает видеть огни райцентра; они горят за горизонтом.

Всю ночь у палатки шуршат кошки. Выглянешь и встретишь огненные зеленоватые глаза. Ищут, чтобы такое вкусное стянуть. Рано утром, когда поднимается прохладный перламутровый туман, отправляемся обследовать озеро. Выбираем кунгас полегче. Озеро закрыто зеленой стеной камышей. Смутно поблескивает узкий проход среди водяных джунглей.

Плывем в зеленом коридоре, отталкиваясь шестами. Под водой колеблются озерные травы. Вода прозрачная, глядишь в темный подводный мир, как в пропасть. Выбираемся из камышей на простор. Озеро раскрывается во всей красе. Солнце поднялось, широкие блестящие плесы в водяных травах кажутся накрытыми живой маскировочной сеткой. По ней шустро бегают водяные курочки, что-то поклевывают. На плавающих листьях сидят птенцы чаек. Завидев мать, пронзительно кричат, широко раскрывая клювы. Чайки опускаются, красиво изогнув крылья, ловко суют на лету в голодные рты серебристых рыбок и опять улетают за добычей.

Раздвигаем шестами водоросли, точно в Саргассовом море. Быстро высыхает Сакрыл, зарастает подводными травами.

Стало глубже. Среди водорослей сияют на солнце, как шлифованные, разводья чистой воды. Дальше и дальше заплываем в зеленый лабиринт. Бесчисленные стаи уток плавают между камышовыми островами. Где-то близко гогочут гуси. Взлетают цапли. Выныривают большеголовые ушастые пеганки с длинными носами, как у Буратино.

Камышовые чащи набиты дикой птицей. Сколько жизни, счастья, радости в птичьем гомоне. Жизнь трепещет всюду, ее слышишь в шелесте камыша, видишь в нежных бликах солнца, в ряби воды от залетевшего степного ветерка, пахнущего полынком.

У края плавающих водорослей закипает, бурлит вода, трава ходуном ходит. Над сеткой трав вскидывается, блестит живое золото и гаснет в темной глуби. Широкая спина рыбины чертит воду. И снова вспыхивает золото над травой. Щука ловит карасей! И они, спасаясь от зубастой пасти, выпрыгивают из воды. Чайки мечутся, пикируют, хватают на лету золотых рыбок.

Рыбы в озере много. Бригада саратовских рыбаков в день брала сетками до трех тонн. Здесь сазан крупный, карась с тарелку, здоровенные щуки…

Солнце пригревает. Пора возвращаться: в Фурманово хотим приехать утром, к началу занятий. Но не легко выбираться из камышового царства. Плутаем среди камышей и не находим дороги к берегу.

Вдруг из зарослей бесшумно выплывает черная лодка. На веслах Булат.

— Куда ехал?

— Так… думал плутать будете.

— Спасибо, друг…

Лодки выходят на чистую воду. Можно искупаться. Булат стягивает голубую майку. Ныряем в посвежевшую за ночь воду.

Вот и знакомый проход в камышах. Пристаем к илистому берегу, оставляем лодки. Метрах в двадцати от воды Булат показывает уступ, заросший полынью.

— Тут, старики говорят, Большой Сакрыл стоял.

Ого! Могучее было озеро!

Невольно оборачиваемся, смотрим на далекое серебряное зеркало в тесной рамке камышей. Неужели умрет богатое озеро?

— Нет… Нельзя погубить Сакрыл!

Люди вернут былую мощь рыбному озеру. Воды Большой Волги придут сюда по Узеню, найдут старые ложбины, заполнят древнюю чашу Большого Сакрыла. Заботливые руки расчистят его от водяных трав, превратят в живую фабрику рыбы. И не только рыбы. Здесь можно развести несчетные стаи водоплавающей птицы.

В РАЗЛИВАХ

Снова укладываем в верхний багажник, завертываем в палатку кошмы, свертки постелей, рюкзаки. Пока проверяется мотор, туго увязываем репшнурами вьюк. «Москвич» опять послушно бежит по ровной степи. Гущи Сакрыла растаяли в голубом мареве…

— Смотрите, Фурманово!

Серые домики рассыпались по голым глинистым берегам Большого Узеня. Съезжаем на деревянный мост. Тут в 1919 году произошла встреча Фурманова и Чапаева. Тогда поселок назывался станицей Сламихинской. Подъехав на тачанке к мосту, Фурманов увидел Чапаева на берегу и красноармейца в исподниках, нырявшего с перил моста в мутный Узень за брошенной винтовкой.

Отсюда начался совместный боевой путь комиссара и полководца. В поселке стоит памятник Фурманову, сохранился каменный дом, где размещался штаб Чапаева. Спустя сутки мы были у места гибели Чапаева, на берегу быстрого Урала, у подножия обелиска с изображением легендарного полководца. Незримые нити соединяют два памятника.