621516

И в этом «ну да» Мишаня услышал: «А то я не знаю, что вы все мечтаете свалить подальше, к какому-нибудь немцу или, еще лучше, французу под крыло».

– Просто мало ли что, – поспешно добавил Мишаня.

– Ну да, – добавил шеф и вышел из комнаты.

В шесть часов они отправились на открытие выставки. Камал Гаджиевич заказал такси, отвалив водителю сказочную сумму. Мишаня пилил взглядом чужие купюры и мечтал предложить шефу отнести его на руках обратно за те же деньги. Неделю пожить хватит.

– Меня тут кое-кто знает, но, в основном, все незнакомые, – зачем-то сказал шеф, прежде чем они вошли в здание галереи.

Расфуфыренные официанты носили закуски, вокруг щелкали камеры, возле Камала Гаджиевича возникла солидная дама с планшетом в одной руке и айфоном в другой. Она по-европейски расцеловала шефа, вежливо кивнула Мишане и унеслась прочь.

– Людмила Евгеньевна, – запоздало представил ее шеф. – Директор галереи.

К ним подпорхнула стайка журналистов. Камера была только у одного из них, остальные нахлебниками тыкали диктофоны.

– Что вы думаете о выставке?

– Вам знакомы работы художника?

– Как вы считаете, какая фотография…

Камал Гаджиевич выдавливал из себя вежливые ответы, а Мишаня хлопал глазами в поисках, собственно, выставки. Она была в десяти метрах от них, и Камал Гаджиевич при всем желании не мог высказаться по предмету. Журналисты преследовали их до самого начала экспозиции, и, возможно, продолжили бы оживленный и бессмысленный диалог, если бы к шефу не подлетел Никола, вооруженный родным «Никоном», купленным во Владивостоке.

– Шеф, рад видеть! Ого, Мишанька, и ты тут! Молодцы, что пришли! Очень толковый парень, я с ним уже поговорил, прям огонь-человек.

Мишаня пожал руку коллеге и, наконец, начал соображать, что происходит вокруг него. Молодой, но талантливый фотограф, пробился до личной выставки, и Людмила Евгеньевна, видимо, решила пристроить его в надежные руки, то есть под крыло знакомого ей Камала Гаджиевича. Стало быть, автор этих работ с минуты на минуту станет их с Николой коллегой. Мишаня отвалился от дежурного разговора и пошел смотреть фотографии.

На снимках были работы разных жанров. Общей тематики никто не выводил, а поскольку эта выставка была для паренька явно первой, задвинули все ценное, что тот насобирал за всю жизнь. Мишаня увидел, что будет, если взять его папку «Портфолио», распечатать на хорошей бумаге и подвесить в формате «сушки» в понтовой галерее.

Будет херня.

Он разглядывал эффектные ракурсы, четкие контуры и впечатляющую обработку, но ему было отчаянно скучно. После двух суток, проведенных в режиме выживания, он не видел на фотографиях «Алексеева Г.» ничего, кроме тонны беззаботного хулиганства и курсов в школе фотографии какого-нибудь понтового «немца, а еще лучше француза».

– Что думаешь? – спросил Камал Гаджиевич, когда они встретились в конце экспозиции.

Мишаня пожал плечами.

– А если честно? – шеф не отступал.

– Я бы лучше снял.

Они пошли обратно, и Мишаня начал честно рассказывать, где и что он сделал бы по-другому. Увлекшись, он начал тыкать пальцем в конкретные области снимков, и через пару минут к ним подбежал «Алексеев Г.». Мишаня понял это по выражению его лица. Он встал неподалеку и впился взглядом в чужой палец.

– Вот здесь можно было сделать акцент на ее шраме, – договорил Мишаня и замер, глядя на подошедшего человека.

– Зачем? – возразил пока еще безымянный «Алексеев Г.», будто только и ждал паузы. Мишаня подумал, что на месте «Алексеева Г.» сам он действительно ждал бы паузы. – Она же очень красивая.

– Именно поэтому, – кивнул Мишаня.

– Это ваши снимки? – догадался Камал Гаджиевич.

– Мои, – «Алексеев Г.» потоптался и протянул руку.

– Камал Гаджиевич, – шеф пожал руку, Мишаня тоже поприветствовал фотографа, заметив, что рука у того холодная и потная.

«И вечером, наверное, напьется», – подумалось ему.

– Так я не понял про шрам…

– Да, не обращайте внимания, – встрял вдруг шеф, – у Михаила свое видение. Николай сказал, он с вами уже познакомился, рассказал в двух словах про предложение. Вы как, согласны?

– Конечно! – просиял «Алексеев Г.», который так и не представился, видимо, от волнения.

«Теперь точно напьется», – подумал Мишаня.

– Вот и отлично, буду вас ждать в понедельник, а мы пока тут походим, – ответил шеф, подтолкнул Мишаню в спину к выходу и, вопреки только что сказанному, покинул галерею.

– Честность – это не всегда хорошо, – выдал Камал Гаджиевич возле такси. Мишаня чуть не поперхнулся от такого заявления. После жестокой критики зеленого чая и яичницы оно казалось издевкой.

– Вы сами попросили рассказать.

– Я не про это, – возразил шеф, – я про художника. Критиковать художника в такой день – плохая затея.

– Это вам мама в детстве говорила? – ляпнул Мишаня, нырнул на заднее сидение и хлопнул дверью.

Камал Гаджиевич невозмутимо уселся рядом с водителем, и пока они ехали, Мишаня оттаивал и начинал казнить себя за сказанное. Надо же было ляпнуть такое про погибшего родственника, к которому шеф, ясное дело, был сильно привязан?