69 этюдов о русских писателях

Корнилов писал яркие стихи: «Ночь, пьяна и молчалива», «Надо мной звереют тучи», «И грудь слезами выпачкав, снова к вербе, к омуту ты уйдешь на цыпочках, покидая комнату», «И над шурум-бурумом в неведомую даль заплавала по струнам хорошая печаль...»

Особенно удачным выдался для Бориса Корнилова 1932 год (лично я к нему неравнодушен: я родился в этот год) – он написал много примечательного, в том числе стихотворение «Интернациональная»: «Про одно про это/ ори друзьям:/ – Да здравствует планета,/ планета рабочих и крестьян!» Но главное – это «Песня о встречном», положенная на музыку Шостаковича, она вошла в фильм Эрмлера «Встречный» и мгновенно стала, выражаясь современным языком, супер-хитом: ее пела без всякого преувеличения вся страна:

Нас утро встречает прохладой,
Нас ветром встречает река.
Кудрявая, что ж ты не рада
Веселому пенью гудка?

Не спи, вставай, кудрявая!
В цехах звеня,
Страна встает со славою
На встречу дня...

Бодрая, звонкая, оптимистическая песня – она выражала настроение тех 30-х грохочущих и созидающих лет (если, конечно, закрыть глаза на репрессии и ГУЛАГ):

Мы жизни выходим навстречу,
Навстречу труду и любви!

Тогда казалось многим именно так, все были погружены в гипноз сияющего социализма. Параллельно фильму «Встречный» вышла поэма Корнилова «Триполье», в которой поэт говорил о главном конфликте эпохи – смертельном столкновении старого мира и новых революционных сил.

Осенью 1934 года Николай Бухарин, выступая с обзором поэзии на Первом съезде советских писателей, говорил о Борисе Корнилове: «У него есть крепкая хватка поэтического образа и ритма, тяжелая поэтическая поступь, яркость и насыщенность метафоры и подлинная страсть. Классовая ненависть внука бедняка, как пес ползавшего перед «тушею розового барина», отстоялась в густой настой стиха: «Эту злобу внука, ненависть волчью/Дед поднимает в моей крови...» У него крепко сшитое мировоззрение и каменная скала уверенности в победе...»

На следующий, 35-год, выходит поэма Корнилова «Африка», которую похвалил Ромен Роллан и определил ее как «отказ от национальных предрассудков» и как «всемирный гуманизм». «Дай на прощанье/ дружеские руки,/ поговорим о горе,/ о разлуке,/ о Пушкине, о славе, о любви».

Корнилов в середине 30-х пишет много о Пушкине, вот отрывок из стихотворения «Пушкин в Кишиневе» (1936): «Знаменитый, /Молодой,/ Опальный,/ Яростный российский соловей,/ По ночам мечтающий о дальней/, /О громадной Африке своей./ Но молчало русское болото,/ Маковка церковная да клеть,/ А туда полгода перелета,/ Да, пожалуй, и не долететь».

Но Пушкин далеко, а рядом друзья-поэты Ярослав Смеляков и Павел Васильев. Эта троица («А был вторым поэт Борис Корнилов») дружила, и об этой дружбе впоследствии написал Смеляков:

Мы вместе шли с рогатиной на слово,
и вместе слезли с тройки удалой,
три мальчика,
три козыря бубновых,
три витязя бильярда и пивной...

У трех витязей судьба оказалась трагичной: Васильев и Корнилов были расстреляны, Смеляков дважды подвергся аресту, но избежал пули. Надежды, которые питали поэты, не оправдались. 9 апреля 1934 года Борис Корнилов писал:

...мы радуемся – мальчики – и плачем,
плывет любовь, воды не замутив,
но все-таки мы кое-что да значим,
секретари райкомов и актив.
Я буду жить до старости, до славы
и петь переживания свои,
как соловьи щебечут многоглавы,
многоязыки, свищут соловьи.

Старости не получилось: Борис Корнилов погиб молодым, в возрасте 31 года. Он начал по-настоящему набирать высоту и его, как птицу, срезали влет. По его же строке: «Что, может быть, судьба – кусок свинца». Наверное, он предчувствовал что-то недоброе, ибо писал: «Вы меня теперь не троньте – / мне ни петь,/ ни плясать – / мне осталось только локти/кусать».