69 этюдов о русских писателях

Старость поэту встретить не пришлось. Осталась незаконченной поэма «Первая треть» (1939 – 1941) и ее разбирать не будем. Отметим другое: как у всех талантливых поэтов (избегаю слово «гениев»), у Павла Когана была сильно развита интуиция, предчувствие, предвидение будущего (как у Блока, к примеру). И в этом смысле достаточно вчитаться в его «Монолог», написанный в 1936 году:

Мы кончены. Мы отступили.
Пересчитаем раны и трофеи.
Мы пили водку, пили «ерофеич»,
Но настоящего вина не пили.
Авантюристы, мы искали подвиг,
Мечтатели, мы бредили боями,
А век велел – на выгребные ямы!
А век командовал: «В шеренгу по два!»
...Мы кончены. Мы понимаем сами,
Потомки викингов, преемники пиратов:
Честнейшие – мы были подлецами,
Смелейшие – мы были ренегаты.
Я понимаю всё. И я не спорю.
Высокий век идет высоким трактом.
Я говорю:
«Да здравствует история!»
И головою падаю под трактор.

Товарищ Павла Когана по ифлийской поре Семен Фрейлих утверждал в конце 80-х годов, что это – «главное стихотворение поэта», что «Павел Коган предчувствовал не только войну, но и 1937 год», что «стихотворение «Монолог» было актом сопротивления режиму, проявлением чувства превосходства над ним».

Что остается добавить? Стихи Павла Когана увидели свет только в конце 50-х годов, а первый сборник стихотворений вышел в 1966 году, ну, а дальше переиздания, воспоминания, цитирование...

Бригантина неизменно поднимает паруса, и постоянно хочется говорить и спорить, даже в отсутствие ее капитана Павла Когана. Листать книги, читать стихи, размахивать руками...

КЛОУН СОВЕТСКОЙ ПОЭЗИИ

Николай Глазков

Как удивительно порой меняются авторитеты! Не так давно, в советский период, тиражировалась своя звучная обойма имен: Сурков, Тихонов, Матусовский, Ошанин и прочие. В наши дни о них вспоминают всё меньше, зато на слуху другие поэты – из бывшего второго-третьего и других дальних рядов, все те, кто раньше пребывал в тени обласканных властью поэтов. Сегодня они вырвались из тьмы забвения. Один из них – Николай Глазков.

Он родился 30 января 1919 года в городе Лысково Нижегородской губернии (умер 1 октября 1979 года в Москве, в возрасте 60 лет). Отец – адвокат, был репрессирован в 1938-м. Мать – учительница немецкого языка. Учился в трех институтах – в Московском педагогическом, в Литературном и в Горьковском педагогическом. Немного поработал учителем в провинции. В 1944 году вернулся в Москву. Работал грузчиком, носильщиком, пильщиком дров. Увлекался историей и географией, геологией и минералогией, шахматами и плаваньем.

Волжанин по рождению, Глазков более 50 лет прожил в Москве на Арбате. Это был удивительный человек. Поэт, эссеист, актер (летающего мужика в «Андрее Рублеве» помните?), шахматист, боксер... «Глазков, – сказал о нем Евгений Евтушенко, – это русский Омар Хайям, но из нашего века, где существуют атомные бомбы и бюро пропусков...» Глазков был настоящий «анфан террибль» литературных Союзов.

Я иду по улице,
Мир перед глазами,
И стихи стихуются
Совершенно сами.

Глазков – яркий пример того, как талантливый человек не может жить в тоталитарной системе, выламывается из нее. Каждый находил тогда себе нишу. У Глазкова была своя: ниша юродивого поэта, философа и клоуна одновременно:

Я поэт или клоун?
Я серьезен иль нет?
Посмотреть если в корень,
Клоун тоже поэт.

Глазкова долго не печатали: не певец, не фанфарист власти, а ерник и циник, как считали чиновники от литературы. Первый сборник Глазкова вышел лишь в 1957 году, когда поэту было 38 лет, и вышел не в московском издательстве, а в калининском и назывался «Моя эстрада». Чиновники тайного смысла названия не поняли.

Да здравствуют мои читатели,
Они умны и справедливы!
На словоблудье не растратили
Души прекрасные порывы.

Надо отметить, что, хотя Глазков поздно пришел в официальную литературу, среди читающей публики он был известен давно, стихи его передавались из уст в уста.

Мне простите, друзья,
За милую странность,
Но не выпить нельзя
За мою гениальность!