69 этюдов о русских писателях

В 1940 году Глазков собрал полное собрание своих сочинений (их было 187) и «издал» в трех экземплярах от руки (даже не на машинке). Своей книжечке он дал гриф «Сам-себе-издат», и таким образом именно Николай Глазков пустил по миру этот всем известный и тогда весьма роковой термин «самиздат».

Конечно, Глазков был типичным самиздатским автором, «рабом поэзии» в «море лжи». Сам себя он называл «юродивым из Поэтограда», «поэтом переулков», и все его строки пронизаны какой-то особой нежностью к простым людям и сдобрены изрядной порцией самоиронии. Кто, кроме него, мог написать такие строки о войне:

Бомбы падают у дач,
Где не следует;
Миллионы неудач
Нас преследуют.

Или вот это:

Те люди, совесть у кого чиста,
В атаку шли за родину, за Ста...
Нет! Люди воевали за Россию,
Речь о другом была для них пуста.

Так и жил этот удивительный человек, продолжатель традиций Хлебникова, «бравый солдат Швейк» тоталитарной эпохи. Издавался и не издавался. Много пил (а какой гений не пьет?), уходил в свои норы и отдушины от затхлой атмосферы официальной помпезной литературы, уходил от «большого стиля» в маленький, частный, интимный. Еще до войны – в 1938 году (страшно сказать: в год выхода Краткого курса ВКП(б)) – он написал в пику Эдгару По свой вариант поэмы «Ворон»:

Черный ворон, черный дьявол,
Мистицизму научась,
Прилетел на белый мрамор
В час полночный, черный час.

Я спросил его: – Удастся
Мне в грядущие года
Где-нибудь найти богатство? —
Он ответил: – Никогда!

Я сказал: – В богатстве мнимом
Сгинет лет моих орда.
Все же буду я любимый? —
Он ответил: – Никогда!

Я сказал: – Пусть в личной жизни
Неудачник я всегда.
Но народы в коммунизме
Сыщут счастье? – Никогда!

И на все мои вопросы,
Где возможны нет и да,
Отвечал вещатель грозный
Безутешным: – Никогда!

Такое в прежние годы не только не могли напечатать, но за такое можно было и крепко схлопотать. Слава богу, пронесло! «Надо быть очень умным, чтобы валять дурака», – как-то заметил Глазков. Ему всё как-то сходило с рук – политика и любовь.

И неприятности любви
В лесу забавны и милы:
Ее кусали муравьи,
Меня кусали комары.

И вот такие наскоки на держиморд-издателей:

Я лучше, чем Наполеон и Цезарь,
И эту истину признать пора:
Я никого на свете не зарезал,
Напротив, резали меня редактора!

Давно нет с нами Николая Глазкова, не дожил он до перестройки и гласности, до ГКЧП и последующих реформ-обвалов, всего того, что воплотилось в его гениальных строках:

Я на мир взираю из-под столика.
Век двадцатый – век необычайный.
Чем столетье интересней для историка,
Тем для современника печальней.

90-е годы оказались интереснейшими для историков и чересчур печальными для всех нас. Но опять же спасает Глазков:

Было очень много неудач,
Срывов, промахов, помех и сплетен...
Всё же улыбайся, а не плачь,
Радуйся, что ты живешь на свете!

Ну что ж, хороший совет дал Николай Глазков. Простой и мудрый. Годится и в XXI веке.

БУЛАТ ВСЕГДА БУЛАТ Воспоминания об одном вечере Окуджавы

Булат Окуджава

Булат Окуджава ушел из жизни 12 июня 1997 года, в возрасте 73 лет (родился 9 мая 1924). Прошло не так уж много времени с момента его ухода, но, кажется, целая вечность: разительно поменялась страна, изменился ее уклад, ее люди, изменилось и отношение к литературе, и в частности к поэзии. Поэты давно уже не кумиры. Бардовская песня вытеснена на периферию, и на сцене звучат всякие «муси-пуси», «прелестный шрам на левой ягодице», «ты любишь земляничку, а я я люблю клубничку...» и т.д. И удивляется всему этому бронзовый Окуджава на Арбате: и куда мы все пришли?..

О Булате написаны книги, изданы воспоминания, казалось бы, всё давно известно, вплоть до любовных увлечений. И всё же еще раз хочется вспомнить незабвенного Булата. Но не нынешнего бронзового классика, а того, еще живого, еще не знавшего, как сложится дальше его судьба.

Итак, старые записи о старом времени.