Юрий Павлович Казаков родился 8 августа 1927 года в Москве в семье рабочего. «Отец и мать мои – бывшие крестьяне, выходцы из Смоленской губернии, – писал Казаков в автобиографии. – В роду нашем, насколько мне известно, не было ни одного образованного человека, хотя талантливы были многие. Таким образом, я первый человек в нашей родне, занимающийся литературным трудом.
Писателем я стал поздно. Перед тем как начать писать, я долго увлекался музыкой... Сначала я стал играть на виолончели, но так как заниматься музыкой я начал довольно поздно (с 15 лет) и пальцы мои были уже не столь гибки, то я скоро понял, что виртуозом-виолончелистом мне уже не стать, и перешел тогда на контрабас... и тут я мог рассчитывать на успех...»
Казаков окончил музыкальное училище и три года играл в симфонических и джазовых оркестрах, но бросил музыку ради литературы. «Где-то между 1953 и 1954 годами стал всё чаще подумывать о себе как о будущем писателе. Скорее всего, это случилось потому, что я, как, наверное, и каждый молодой человек, мечтал тогда о славе, об известности и т.п. а моя служба в оркестрах, конечно, никакой особенной славы мне не обещала...» Захотев стать писателем, Казаков стал внимательно читать очерки и рассказы, стараясь понять, как они сделаны. Написав несколько небольших очерков в газете «Советский спорт», он в 1953 году поступил в Литературный институт. Случайно попал на семинар Виктора Шкловского и поразил всех рассказом «На полустанке». Именно тогда Паустовский и сказал о Казакове: «Есть один молодой, пронзительного таланта».
В годы литучебы Юрий Казаков много читал, и «после долгих чтений и размышлений я пришел к выводу, что лучше всех писали наши русские писатели. И я решил писать так же, как они». В 50-летний юбилей Казакова его тезка Юрий Трифонов писал о нем: «Казаков близок к Бунину, он его ученик, мастер бунинской школы, продолжатель, но не подражатель. О, нет! Близость к Бунину – в стилистике, во фразе, в умении живописать, но наполнение казаковских рассказов иное. Они наполнены воздухом нашего бытия... Не менее Бунина, мне кажется, Казакову близки Платонов и Паустовский, американцы Хемингуэй и Сетон-Томпсон. Да мало ли кто! Всех нас омывают многие дожди, и каждый дождь приносит свою радиацию...»
А вот что писал о Казакове Юрий Нагибин: «Мой друг не ведал периода ученичества, созревания, он пришел в литературу сложившимся писателем с прекрасным языком, отточенным стилем и внятным привкусом Бунина. Влияние Бунина он изжил в своем блистательном «Северном дневнике» и поздних рассказах. Он никогда не приспосабливался к «требованиям», моде, господствующим вкусам и даже не знал, что это такое... Слово было дано ему от Бога. И я не встречал в литературе более чистого человека».
Итак, Бунин. Но и Эрнест Хемингуэй. «Хемингуэй повлиял на меня не стилистически – он повлиял на меня нравственно, – признавался Казаков. – Его честность, его правдивость, доходящая порой до грубости (так и нужно!), в изображении войны, любви, питья, еды, смерти, – вот что было мне бесконечно дорого в творчестве Хемингуэя».
Первая книга Казакова «Тедди» (1957) вышла в Архангельске, затем там же сборник «Манька», ну, а потом появился в Москве сборник «На полустанке» (1959). Казакова сразу же отметили мэтры литературы Эренбург и Олеша, а критики приняли в штыки: после рассказа «Трали-вали» в журнале «Октябрь» Казакова отлучили на долгие годы от толстых журналов. Рассказы Казакова «Запах хлеба», «В город», «Ни стуку, ни грюку», появившиеся в альманахе «Тарусские страницы», еще больше увеличили водораздел между горячим интересом читателей и холодным неприятием критики. В те 60 – 70-е годы советские писатели творили в основном «по зову партии», а Казаков писал исключительно по зову сердца. Писал о том, что задевало, трогало, наболело. Казаков не придумывал жизнь, а изображал ее такой, какая она есть. Без всяких прикрас, но с неизменной печалью и горечью. Он считал, что человеческое счастье возможно только на миг и поэтому почти неуловимо. В героях у него ходили не передовики производства, не летчики и физики, а самые простые люди будничных профессий.
Юрий Казаков вослед Паустовскому возродил русский классический рассказ. Казаков говорил: «Рассказ дисциплинирует своей краткостью, учит видеть импрессионистически – мгновенно и точно». Именно так «сработаны» такие казаковские рассказы, как «Вот бежит собака!», «Осень в дубовых лесах», «Двое в октябре», «Адам и Ева», «Плачу и рыдаю»...
Одна лишь цитата про любимую Казаковым охоту: «Мы... пошли в ночную синеву, в туман и холод, и ружья наши были давно заряжены и готовы для убийства древних прекрасных птиц, еще молчавших в предчувствии любви и смерти» («Долгие крики»).