– А мне все это кажется вполне ясным. Если бы можно было сейчас же обыскать карманы всех ваших людей или узнать обо всех расходах, которые они сделают в следующем году, наверняка найдут двоих или троих, кто в настоящий момент обладает несколькими банковскими купюрами, разумеется, французского банка.
– О! – возмутился Вальдемар.
– Да, дорогой граф, это вопрос цены, а
Император не слушал, погруженный в свои раздумья. Он прохаживался по комнате, потом подал знак офицеру, находившемуся в галерее.
– Мой автомобиль… и пусть готовятся… мы уезжаем.
Остановившись, он с минуту смотрел на Люпена и, подойдя к графу, сказал:
– Ты, Вальдемар, тоже в путь… Прямо в Париж, без остановок…
Прислушавшись, Люпен уловил слова Вальдемара:
– С этим пройдохой я предпочел бы с дюжину охранников дополнительно!..
– Забирай их. И действуй быстро, ты должен прибыть этой ночью.
– Нелепость, – прошептал Люпен, пожав плечами.
Император повернулся к нему, и Люпен повторил:
– Да, ваше величество, это так, ибо Вальдемар неспособен уберечь меня. Мой побег неизбежен, и тогда…
Он резко топнул ногой.
– И тогда, ваше величество, неужели вы думаете, что я еще раз буду терять свое время? Если вы отказываетесь от борьбы, то я от нее не отказываюсь. Я начал, и я закончу.
Император возразил:
– Я не отказываюсь, но за дело возьмется моя полиция.
Люпен рассмеялся:
– Да простит меня ваше величество! Это до того смешно! Полиция его величества! Она стоит столько же, сколько стоят все полиции мира, то есть ничего, совсем ничего! Нет, ваше величество, я не вернусь в Санте. На тюрьму мне наплевать. Но против этого человека мне нужна свобода, и я ее сохраню.
Император вышел из терпения:
– Этот человек, но вы даже не знаете, кто он.
– Я это узнаю, ваше величество. И только один я могу это узнать. И он тоже знает, что лишь один я могу это узнать. Я его единственный враг. На меня одного он покушается. Это меня он хотел настичь в тот день пулей из своего револьвера. Это меня ему довольно было усыпить этой ночью, чтобы получить свободу действовать по своему усмотрению. Дуэль между нами. Миру нет до этого дела. Никто не в силах мне помочь, и никто не в силах помочь ему. Нас двое, вот и все. До сих пор удача ему благоволила. Но в конечном счете неизбежно, фатально верх над ним возьму я.
– Почему?
– Потому что я сильнее.
– А если он убьет вас?
– Он меня не убьет. Я вырву у него когти, я сведу на нет его силу. И я получу письма. Нет такой человеческой силы, которая помешала бы мне заполучить их.
Он говорил с такой неистовой убежденностью и таким уверенным тоном, что все предсказанное им приобретало видимость уже свершившегося.
Император не мог устоять и не поддаться смутному, необъяснимому чувству, которое отражало своего рода восхищение, а также то большое доверие, которого с такой настойчивостью требовал Люпен. По сути, он колебался лишь потому, что терзался сомнениями: ну как же, использовать этого человека и сделать его, так сказать, своим союзником. И озабоченный, не зная, на что решиться, он, не говоря ни слова, прохаживался между галереей и окнами.
В конце концов он сказал:
– А кто нас заверит, что письма были украдены этой ночью?
– Кража датирована, ваше величество.
– Что вы такое говорите?
– Взгляните на внутреннюю часть фронтона, который скрывал этот тайник. Дата там вписана белым мелом: полночь, двадцать четвертое августа.
– В самом деле… в самом деле… – прошептал ошеломленный император. – Как же я не увидел?
И добавил, не скрывая своего любопытства:
– А эти две буквы «Н», начертанные на стене… почему они здесь? Ведь это зал Минервы.
– Это зал, где ночевал Наполеон, император французов, – заявил Люпен.
– Что вы об этом знаете?
– Спросите у Вальдемара, ваше величество. Что касается меня, то, когда я пролистал дневник старого слуги, меня озарило. Я понял, что и Шолмс, и я, мы пошли по ложному пути.
– Справедливо… вы правы… – согласился император, – одни и те же буквы встречаются в обоих словах и в том же порядке. Ясно, что великий герцог хотел написать