813

Он с силой сжал его руку и сказал прямо в лицо:

– Однако час близок, поэт. Не забывай, что ты принадлежишь мне и душой, и телом. И готовься сыграть свою роль. Она будет трудной и прекрасной. Клянусь Богом, ты и вправду кажешься мне человеком такой роли!

Он расхохотался и сделал пируэт, оставив молодого человека оглушенным.

Чуть дальше, на углу улицы де ля Помп, находился винный погребок, о котором ему говорила госпожа Кессельбах. Он вошел туда и долго разговаривал с хозяином. Потом взял автомобиль и велел отвезти себя в «Гранд-отель», где он проживал под именем Андре Бони.

Там его ожидали братья Дудвиль.

Хоть и избалованный такого рода излияниями, Люпен, однако, получал удовольствие от знаков восхищения и преданности, какими осыпали его друзья.

– Объяснитесь, патрон!.. Что произошло? К вашим чудесам мы привыкли… но есть же все-таки пределы… Так, значит, вы свободны? И вы здесь, в центре Парижа, неузнаваемый.

– Сигару? – предложил Люпен.

– Спасибо… нет.

– Это ты напрасно, Дудвиль. Сигары вполне достойные. Я получил их от тонкого знатока, который горд быть моим другом.

– А можно узнать, кто это?

– Кайзер… Ладно, перестаньте изображать обалдевших кретинов и введите меня в курс дел, я не читал газет. Мой побег, какое впечатление произвел он на общественность?

– Ошеломляющее, патрон!

– Версия полиции?

– Ваше бегство будто бы имело место в Гарше во время воспроизведения обстоятельств убийства Альтенхайма. К несчастью, журналисты доказали, что это было невозможно.

– А дальше?

– Дальше – оторопь. Доискиваются, насмехаются, в общем, веселятся вовсю.

– Вебер?

– Вебер сильно скомпрометирован.

– А кроме этого, ничего нового в службах Уголовной полиции? Убийца так и не обнаружен? Никакого намека на возможность установить подлинную личность Альтенхайма?

– Нет.

– Просто поразительно! Подумать только, и мы платим миллионы в год, чтобы прокормить этих людей. Если и дальше так пойдет, я отказываюсь платить свои налоги. Возьми стул и перо, Дудвиль. Сегодня вечером отнесешь это письмо в «Гран Журналь». Давненько мир не получал от меня известий. Он, наверное, сгорает от нетерпения. Пиши:

Господин директор!

Прошу прощения у публики, законное нетерпение которой будет обмануто.

Я совершил побег из тюрьмы, и у меня нет возможности поведать, каким образом я сбежал. После побега я раскрыл тот знаменитый секрет, но точно так же не имею возможности рассказать, что это за секрет и как я его раскрыл.

Когда-нибудь все это станет предметом некоего оригинального повествования, которое на основании моих записей опубликует мой постоянный биограф. Это страница французской истории, которую наши внуки прочтут не без интереса.

А пока у меня есть дела поважнее. Возмущенный тем, в какие руки попали обязанности, которые я исполнял, устав констатировать, что дело Кессельбаха-Альтенхайма все на той же точке, я отстраняю от должности господина Вебера и вновь возвращаю себе почетный пост, который я с таким блеском и ко всеобщему удовлетворению занимал под именем господина Ленормана.

Арсен Люпен,

начальник Уголовной полиции

II

В восемь часов вечера Арсен Люпен и Дудвиль входили в модный ресторан «У Кайяра» – Люпен, затянутый во фрак, но с чересчур широкими брюками артиста и слабоватым узлом галстука, Дудвиль – в рединготе, с осанкой и важным видом судьи.

Они выбрали место в углублении, отделенном от большого зала двумя колоннами.

Заносчивый метрдотель с блокнотом в руках ожидал указаний. Люпен сделал заказ с кропотливостью и утонченностью завзятого гурмана.

– Конечно, – заметил он, – тюремная кухня была приемлема, и все-таки изысканная трапеза – это приятно.

Он ел с большим аппетитом и молча, лишь изредка произносил короткую фразу, которая указывала на последовательность его забот.