813

Снова заскрипел песок аллеи, и в сопровождении слуги появился молодой человек с элегантными манерами, очень просто одетый. По несколько устаревшей моде некоторых художников, он носил отложной воротник и развевающийся темно-синий шейный платок в белый горошек.

Слуга удалился.

– Андре Бони, не так ли? – спросила Долорес.

– Да, мадам.

– Я не имею чести…

– Напротив, мадам. Зная, что я был одним из друзей госпожи Эрнемон, бабушки Женевьевы, вы написали этой даме в Гарш, что желаете побеседовать со мной. И вот я здесь.

Долорес приподнялась, очень взволнованная.

– Ах, это вы…

– Да.

– Правда? – пролепетала она. – Это вы? Я не узнаю вас.

– Вы не узнаете князя Поля Сернина?

– Нет… Ничего похожего… ни лоб, ни глаза… И к тому же совсем не таким…

– … представляли газеты заключенного тюрьмы Санте, – с улыбкой сказал он. – Однако это действительно я.

Последовало долгое молчание, во время которого оба испытывали неловкость и смущение.

Наконец он произнес:

– Могу ли я узнать причину?..

– Женевьева вам не сказала?

– Я ее не видел… Но ее бабушке показалось, что вы нуждаетесь в моих услугах.

– Это так… Это так…

– Каких именно?.. Я так счастлив…

Она заколебалась на мгновение, потом прошептала:

– Мне страшно.

– Страшно! – воскликнул он.

– Да, – тихо промолвила она, – я боюсь, боюсь всего, боюсь того, что есть, и того, что будет завтра, послезавтра… боюсь жизни. Я столько выстрадала… и не могу больше.

Он смотрел на нее с огромной жалостью. Смутное чувство, всегда толкавшее его к этой женщине, обрело более определенный характер сегодня, когда она просила у него покровительства. То была пылкая потребность полностью, самоотверженно посвятить себя ей без надежды на вознаграждение.

– Я теперь одна, – продолжала она, – совсем одна, со слугами, которых наняла случайно, и мне страшно… Я чувствую, как вокруг меня что-то затевается.

– А с какой целью?

– Я не знаю. Но враг бродит вокруг и все приближается.

– Вы его видели? Вы что-нибудь заметили?

– Да, по улице в последние дни несколько раз прошли двое мужчин, они останавливались возле дома.

– Их приметы?

– Одного я разглядела хорошо. Высокий, крепкий, бритый наголо, на нем была очень короткая куртка черного сукна.

– Как у официанта кафе?

– Да, метрдотеля. Я велела проследить за ним одному из моих слуг. Он свернул на улицу де ля Помп и вошел в подозрительного вида дом, первый этаж которого занимает винный торговец. Это первый дом слева. Потом, следующей ночью…

– Следующей ночью?

– Из окна своей спальни я заметила тень в саду.

– Это все?

– Да.

Подумав, он предложил:

– Не позволите ли, чтобы двое моих людей спали внизу, в одной из комнат первого этажа?..

– Двое ваших людей?

– О, ничего не опасайтесь… Это два славных человека, папаша Шароле и его сын… По виду никак не скажешь, кто они на самом деле… С ними вы будете спокойны. Что же касается меня…

Он заколебался. Он ждал, что она попросит его прийти еще. Но поскольку она молчала, сказал:

– Что касается меня, лучше, чтобы меня здесь не видели… да, лучше… для вас. Мои люди будут держать меня в курсе.

Ему хотелось бы сказать больше и остаться, и сесть подле нее, и утешить ее. Но у него создалось впечатление, что сказано было все, что им следовало сказать друг другу, и любое лишнее слово, сказанное им, стало бы оскорблением.

Тогда он низко поклонился и вышел.

Сад он пересек быстрым шагом, торопясь очутиться подальше и смирить свое волнение. На пороге прихожей дома его ждал слуга. В ту минуту, когда он уже шагнул на улицу, в дверь кто-то позвонил. Молодая женщина.

Он вздрогнул: «Женевьева!»

Она с удивлением пристально посмотрела на него и сразу же, хотя и сбитая с толку необычайной молодостью его взгляда, узнала его. Это вызвало у нее такое волнение, что она пошатнулась и вынуждена была опереться на дверь.

Сняв шляпу, он смотрел на нее, не решаясь протянуть ей руку. Протянет ли она свою? Это был уже не князь Сернин… Это был Арсен Люпен. И она знала, что он – Арсен Люпен и что он вышел из тюрьмы.

На улице шел дождь. Она отдала свой зонтик слуге, прошептав:

– Будьте любезны, откройте его и поставьте в сторонке…

И пошла дальше.

– Мой бедный старик, – сказал себе Люпен, удаляясь, – такие потрясения для нервного и чувствительного существа, как ты! Следи за сердцем, иначе… Да ладно, будет тебе, вот уже и глаза на мокром месте! Плохой знак, господин Люпен, ты стареешь.

Он ударил по плечу молодого человека, пересекавшего шоссе Мюэтт и направлявшегося к улице Винь. Молодой человек остановился и через несколько секунд сказал:

– Простите, сударь, но мне кажется, я не имею чести…

– Вам неверно кажется, дорогой господин Ледюк. Думаю, вас подводит память. Вспомните-ка Версаль… комнатку в отеле «Дёз Ампрёр»…

– Вы!

Молодой человек в ужасе отпрянул назад.

– Боже мой, ну да, я, князь Сернин, или, скорее, Люпен, поскольку вам известно мое настоящее имя! Неужели вы думали, что Люпен умер? Ах, да, понимаю – тюрьма… Вы надеялись… Гуляй, мальчик!

Он осторожно похлопал его по плечу.

– Послушайте, молодой человек, опомнитесь, у вас есть несколько отличных спокойных дней, чтобы писать стихи. Час еще не пробил. Пиши стихи, поэт!