парадигма, в которой мы живём с вами и посейчас. Нам предложили принять другую,
мужскую парадигму - нам с вами: мне, вам, читатель, и ученикам Христа. А мы все
вместе от неё отказались...
Ветхий Завет поменялся у нас местами с Новым. Однако Новый Завет без Ветхого
не имеет _н_и_к_а_к_о_й_ ценности. Первый даёт способ жизни; второй - смысл.
Вместо этого имеем мы нечто противоположное: способ жизни христианина
определяется теперь как бы Ветхим Заветом, то есть кучей догматов,
законоположений и заповедей, а целью жизни стал Завет Новый - то есть спасение
любою ценой. То, что все это поставлено с ног на голову, никто не желает понять.
То, что всё это связано со всеобщим (и мужским, и женским) _б_а_б_с_т_в_о_м_ и
предопределено этим последним - тоже.
Коснусь и ещё одного небольшого аспекта бабства в христианстве. Одной из
определяющих эмоций христианина является умиление. Всё время слышишь: 'умиленный
плач', 'умиленное состояние', 'молился с умилением'. Но что есть умиление?
Существует чувство любви, определять которое здесь не след. Это может быть
всё что угодно: любовь матери к ребёнку, мужчины к женщине, патриота к своему
Отечеству. . . Однажды, уже 'под занавес' моей семейной жизни, довелось мне
узреть, как тесть, неплохой, в общем-то, мужик, нянчит моего ребёнка. На лице
его было умиление неприкрытое. И тут меня как громом поразило: а почему говорят:
'дети до венца, а внуки до конца?' Почему любовь к детям так сильно отличается
от любви к внукам? Потому что та ответственность, которая содержится в любви к
детям, делает эту любовь - как бы это сказать? - более суровой, что ли. . . Тем
самым любовь приобретает совершенно иное, более деятельное качество. Она не даёт
человеку расслабиться, как бы держит его всё время настороже, заставляет
напрягать мозги и волю.
Любовь же деда-бабки к внукам такой ответственности не предусматривает. Но из
этого не следует вовсе, что это более 'чистая любовь'. Напротив, это любовь
совершенно 'холостая', из которой ничего не следует, не вытекает и не рождается.
Это, скорее любовь к собственной любви, своего рода 'любовь штрих'. Эдакий
'эмоциональный онанизм', когда тешишь одни только собственные чувства.
Дополнительно это подтверждается ещё и тем, что совершенно посторонние бабки
умиляются даже на чужого ребёнка. Стало быть, родственные чувства тут как бы и
не при чём. В общем, в конце-концов, ваш автор пришёл к выводу, что умиление -
крайне дрянное, типично бабское чувство, которое полностью погружает человека в
собственные переживания, делая его каким-то расслабленным, бессознательным и
безвольным. Ему хочется лишь повторять и повторять опыт этого умиления, и ничего
более. К чему ведёт такой опыт? Лишь к развитию эмоциональной слезливости.
Занятно, что в храмах лишь приветствуется всё, связанное с умилением. И даже
почитается достоинством. Взгляните на физиономии прихожан - особенно после
причастия. Сосредоточенные воины Христовы, готовые идти на крест, что ни говори.
. . А может это всё-таки просто слезливые бабы?
Не один только, но много раз совершало человечество своё грехопадение.
Первый - при вкушении перволюдьми запретного плода. Из-за их нетерпеливого
желания стать 'богами' немедленно, 'перескочив' длительный исторический процесс
самосовершенствования, со-творчества, со-трудничания с Богом-Творцом.
Психологический смысл первородного греха, его, так сказать, тяжкое наследие в
нашей психике - вот в этой генетически наследуемой нетерпеливости. Грехопадение
было латентной, неосознаваемой, нетерпеливой попыткой 'скинуть Бога с корабля
современности'.
Второй раз - при распятии Сына Божьего. По меньшей мере наивно полагать, что
в крестной смерти Христа повинен один только еврейский народ. В этом повинно
было решительно всё человечество. Все мы несём на себе этот грех. Вы, вы. Я.
Третий, как ни парадоксально, был снова связан со вкушением. Причастие не
должно было служить к пущему духовному успокоению. Оно должно было закреплять,
подтверждать то, что человек взял свой крест и последовал за Христом. В
причащении 'просто' - вновь прослеживается то же самое нетерпеливое желание
попасть сразу 'в дамки', что и у первых людей, минуя утомительный путь
самореализации, полный ошибок и риска (угадайте с одного раза, кто у нас более
всего не любит ошибаться и рисковать). То есть мы имеем не полную схему
'причастие - крест - Царствие Божие', но кастрированный её вариант: 'причастие -
Царствие Божие', удовлетворяющий одних только _б_а_б_. Или обабившихся мужиков,
что то же самое, если не хуже. Поскольку, цитируя великолепную книгу свящ. Я.
Шипова, 'С баб, наверное, и на Страшном Суде ничего не спросят. Ну что с них
спрашивать? Чуда в перьях. . . Похоже, за всё придётся отвечать нам'
('Отказываться не в праве').
Четвёртое грехопадение оказалось связано с восприятием Христа Его
последователями. В данном случае человечество в точности повторило грех Адама -
не тот, когда он послушался своей подруги и 'сточил' запретный плод. Это, как мы
знаем, было лишь физическим следствием греха более важного, духовного - полной