99 признаков женщин, с которыми знакомиться не следует

вполне корректно сформулировал проблему. Ну так сделаем это за него.

 Церковь _к_а_к_ _б_ы_ выбирала между двумя парадигмами существования. Первая

- прямое и безусловное последованием Христу, то есть жизнь, связанная в первую

очередь с пренебрежением материальными благами, служением людям и трансляцией в

обществе духовных ценностей (всё это, кстати, и сейчас вполне уместно). В этом

случае Церковь смогла бы сохранить в чистоте и непорочности изначальное учение

Христа, а самое главное - _п_о_н_и_м_а_н_и_е_, интерпретацию этого учения,

однако лишилась бы своей массовости, замкнувшись в узком и тесном мирке верных

своих последователей. Очевидно, что большинство людей поддерживать такой образ

жизни не в состоянии. Не берусь утверждать наверняка, но скорее всего,

значительного влияния на жизнь общества Церковь в этом случае бы не оказывала.

Впрочем, чёрт его знает...

 Вторая парадигма ставит во главу угла массовость веры. А какие, собственно,

потребности у широких масс? - хлеба да зрелищ... Замечу, что искушение хлебом -

то есть шире, материальными благами - было как раз _п_е_р_в_ы_м_ искушением

Христа в пустыне: 'И приступил к нему искуситель и сказал: ... скажи, чтобы

камни сии сделались хлебами. Он же сказал ему в ответ: написано: "не хлебом

одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих (Мф. 4, 3)'.

Нетрудно видеть, какую именно парадигму существования предлагает в этом месте

Евангелие.

 Так вот: Церковь, в отличие от Христа, не выдержала даже самого первого

искушения. Пойдя по наиболее широкому и удобному пути, ей с самого начала

пришлось подстраивать свои догмы, интерпретации Евангелия и самую практику таким

образом, чтобы не отпугнуть от себя простых людей, 'миллионы, многочисленные,

как песок морской'. Церковь захотела 'и рыбку съесть, и...' В борьбе против

мужества, духовности и одиночества победила массовость и меркантильность.

Мужество было снова побеждено бабством.

 

 В результате получилось так, что, приходя ныне в церковь, приходится

принимать те 'правила игры', которые там приняты и которые выстраивались два

тысячелетия. Та самая упомянутая христианская деятельность (пренебрежением

материальными благами, служением людям и трансляцией в обществе духовных

ценностей) внутри церкви, в конечном счёте, неприемлема - нас сразу же загоняют

в определённые рамки 'духовной жизни', авторитетно заявляя, что 'спасение иначе

невозможно'.

 Нам с самого начала _в_н_у_ш_а_ю_т_, что христианская жизнь очень даже

совместима со всевозможным накоплением материальных благ. Что не следует

возлагать на себя 'вериги неудобоносимые', а нужно исполнять то, что возможно,

что сейчас нам по силам. Наше справедливое сомнение во всём этом тут же

отметается хотя бы ссылками на мнения святых, которые никогда установленного в

церкви порядка не критиковали. Нам говорят, что если бы церковь была

'неправильной', учила неверно, так как её тут же покинула бы благодать. И

прочее, прочее, прочее. И наш критический дух, наше самостоятельное мышление

постепенно улетучивается. Улетучивается наша мужественность, понимаете?

 

 Однако занятно, что та упомянутая самостоятельная христианская деятельность

теперь, _к_о_г_д_а_ _с_у_щ_е_с_т_в_у_е_т_ _ц_е_р_к_о_в_ь_, невозможна также и

вне этой последней - иначе прослывёшь раскольником (и это, между прочим,

совершенно справедливо). Церкви ничего не остаётся, как бороться (по мере

возможностей) со всеми иными формами духовной жизни. Примеры Пьера Вальда и

Франциска Ассизского в этом смысле весьма показательны (вернее то, что сделали с

их последователями). В результате получаем, что полноценное следование Христу

невозможно ни внутри церкви, ни вне её.

 Но самое грустное, что церковь уже никогда не изменится. Она навсегда

останется баба бабой. Если, разумеется, не изменимся все мы. Если нам не надоест

наше перманентное бабство.

 

 Не один раз, но трижды стоял перед человечеством выбор, кем стать: мужчиною

или женщиной. Бабой или мужиком.

 Сначала - ещё в раю, когда _в_с_ё_ человечество, а не Адам только, выбирало

между трудом, терпением и творчеством - и дешёвым 'историческим скачком'.

 Затем - в эпоху Христа. Здесь мы с вами выбирали между животным миром, и

вновь обретённой духовной свободой. Никто не мешал тогда вернуться к прежней,

творческой системе ценностей.

 И, наконец, третий раз. Но мальчик, читающий сейчас эти строки, такой ведь

умный, не правда ли? Пусть он поразмыслит об этом сам. Скажу сразу - для

правильного ответа достаточно иметь всего лишь Библию в руках. Да ещё смотреть

на лица людей в метро. И ничего более.

 Угадайте-ка: в какую сторону пошло человечество?

 

 Однако наиболее интересное ожидает нас в самом конце. Осознав существующие

проблемы, ответив на тот самый вопрос 'кто виноват?', человечество _в_с_е_г_д_а_

задавалось вопросом 'что делать?'. И, как правило, тут же и делало. Например,

если Мартин Лютер обнаружил какие-то проблемы у католиков, то сразу же призвал

вернуться к чистоте древней Церкви - разумеется, путём грубых и топорных реформ.

А если В. Соловьёв начал переживать по поводу разделения Церкви, то тут же