Ветер, ветер, печаль развей…В городе Козельске было сорок церквей,а теперь все, что есть, —шесть.В одной еще можно молиться, стоять,забиты, забыты другие пять.Давно в дверях не стоит толпа,давно к дверям заросла тропа.А в Оптиной Пустыни кирпичиразбросанные лежат,нигде не горит ни одной свечи,и колокола молчат —молчат, потому что разнесеныпо дальним концам большой страны,и древних икон потерялся след —там, где были, их больше нет.Только один в лесу стоитброшенный, старый, намоленный скит.И расцветают, как прежде, веснойцветы за разбитой церковной стеной.
Светилось озеро тихим светомпослезакатного торжества.С низким поклоном и приветомк самой воде сошла трава.Еще по воде ходили блики,еще розовела поверхность вод,еще последние птичьи кликисзывали к вечерне свой приход.Но кто-то песню запел людскуюна дальнем краю лесной глуши,как будто хотел рассказать, тоскуя,великую скорбь земной души,и птичьи клекоты замолчали,и стало тихо по всей земле,и только эхо людской печали,дрожа, катилось в озерной мгле.
7 августа 1980 г.
457. «Шлю поклон дорогим крестам…»
Шлю поклон дорогим крестам,что остались в далеких странах.Будет скорая встреча нам —на нездешних меридианах.Через звезды и облака,сквозь тумана легкую проседьдонесет нас жизни рекав бухту общую якорь бросить.Там свернем свои паруса.Утро встреч уже недалеко!В небе тонкая полосарозовеет уже с востока.
Полустанок. Лесная просека,железнодорожный путь.Платформа. Два человека.Осенних сумерек муть.Возле стойки чьи-то пожитки.Едва освещен вокзал.Буфет. Самовар. Напитки.Третьего класса зал.Уже не помогут слезы,уже ни к чему упрек.Тяжелый лязг паровоза.И последний слышен звонок.И снова пуста просека,исчез последний вагон.Одинокая тень человекапокидает пустой перрон.
8 или 9 августа 1980 г.
459. На берегу
Высохли веткичахлых осин.Выросли деткитяжких годин.Взором окинув,простились к утру.Крона осиныдрожит на ветру.В палевом светесонной землив даль на рассветелодки ушли.Годы забыты.Сны отцвели.Корыторазбитолежит в пыли.