A moon gate in my wall: собрание стихотворений

Колокола звонили долгим звоном,
тяжелым гулом заполняли небо,
по улицам текли и доплывали
до всех глухих, пустынных переулков;
тревожили и звали и будили,
и сонные кругом вставали люди,
и чья-то совесть, трудно пробуждаясь,
о чем-то вспоминая, тосковала.
И люди шли, встречались, говорили
на каменных ступенях, перетертых
столетьями идущего народа,
на этот гул зовущий собираясь
от мраморных дворцов и от подвалов,
по улицам текли и доплывали
до всех глухих, пустынных переулков;
тревожили и звали и будили,
и сонные кругом вставали люди,
и чья-то совесть, трудно пробуждаясь,
о чем-то вспоминая, тосковала.
И люди шли, встречались, говорили
на каменных ступенях, перетертых
столетьями идущего народа,
на этот гул зовущий собираясь
от мраморных дворцов и от подвалов.

А на одном забытом перекрестке,

придавленная этим медным звоном,
в большом платке, в убогом, черном платье,
согнулась безымянная старуха
и долго, молча, горько, безутешно
под этим небом плакала о чем-то.

237. Борису Пастернаку

Никогда не жила в Подмосковье,
в Переделкине не была,
но вино за Ваше здоровье —
и в память Вашу — пила.

Немало ночей бездонных —

безлунных, бессонных часов
над книжкой золотозвонных
сидела — Ваших — стихов.

И горя мне было много,

что, крутясь по лицу земли,
моя и Ваша дорога
к перекрестку не привели.

Но ревниво храню на полке

единственное письмо:
оно перевязано шелковой
малиновою тесьмой.

238. «Как черна душа моя сегодня!..» [141]

Как черна душа моя сегодня!
Ни весна, ни солнце не нужны.
Отвернулись ангелы Господни
от моей зияющей вины.

Даже подойти к тебе не в силах.

Не зови меня теперь, не жди.
На моей дороге — как могила,
пропасть расступилась впереди.

Видно, радость я ценила мало,

неприветно встретила весну.
Те слова, что я тебе сказала,
не стереть, не смыть и не вернуть.

239. Попутчики