Здесь дерево высокое росло.Одна торчала ветка, как весло,упавшее в голубизну пруда,и вечером на ней цвела звездакувшинкой, зацепившейся за лист.И воздух был прозрачен, синь и чист.Бог дереву послал хороший рост;в нем сотни приютились птичьих гнезд,и радостно звучал крылатый хор— я помню это пенье до сих пор —когда вверху рассеивался мрак,и дерево светилось, как маяк.Но человек пришел. Построил домИ сам с семейством поселился в нем.Он дерево срубил, и в холодатопил камин и печку иногда.Он жить хотел. Нельзя же помнить вечноторчавший сук,звезду на нем, и птичьих песен звук…Нельзя, конечно…
Ни изменником не был, ни вором,ни убийцей не был в ночи,но не знаем, в году котором,за каким колючим забором,неповинного доконали,под какой сугроб закопали,сапогом пихнув, палачи.Так расстался с тюремной воньюна снегах кровавых Сибириприморожен грязной ладоньюк золотой, невидимой лире,в снег последнюю песню бросив,раб Господень, поэт Иосиф.Ни мятель не ревела пьяно,не клонились кедры от горя,не извергли огня вулканы,не вставали цунами с моря…Только в небе сером, далеком,плакал ангел горестноокий,потому что редко на сушеот конца ее до начала,так жестоко пылают души,
Тушились люстры, завешивались окна,как паутина, шепот повис в углах.Обрывков мысли спутанные волокнавела в мозгу незнакомой боли игла.Рождался день — над городом, над деревней,над безначальной, бегущей мимо рекой,как песня — извечно новый, извечно древний, —сверкал и плыл над бедной землей людской.Большие деревья сутулил, проснувшись, ветер,стремились вдаль самолеты и корабли,в восторге кричали птицы, и чьи-то дети,играя, топтали чужие слезы в пыли.А в старом доме раскрылись широко двери,как будто встречая кого-то, ловя и ждя:и всем улыбнувшись, вдруг во что-то поверя,человек помахал в дверях рукой, уходя.