A moon gate in my wall: собрание стихотворений

Я не Мария больше: только Марфа.
Свои мечты я продала за труд.
Покрыта пылью золотая арфа,
ослабленные струны не поют.

Способно и к труду привыкнуть тело,

и может сердце, кажется, забыть
о том, как раньше бредило и пело
и не умело по-земному жить.

Но только иногда далеким звуком

давнишний сон напомнит о себе;
о, иногда — нет равных этим мукам
в железной человеческой судьбе, —

и сердце опустевшее, земное,

познавшее работу и покой,
мучительно забьется и заноет
и до краев наполнится тоской.

и долго будет рваться к тем планетам,

которые оставило давно, —
не зная, что отвергнутого света
ему уже увидеть не дано.

213. «Не уложишь в ларец драгоценный…»

Не уложишь в ларец драгоценный
золото деревьев на закате,
взлет волны серебряной и пенной,
жемчуг слез, которые растратил.

Не найдешь и не услышишь снова

звуки раскатившиеся песни,
не подымешь брошенного слова,
будешь тщетно говорить — «воскресни!»

Кто отверг — того судьба страшнее,

спохватился — да уж будет поздно;
будешь горько вспоминать, жалея,
что пошли дороги наши розно.

Ну, а я тебя забуду скоро:

станет зренье радовать мое
солнечная в поле сикамора,
месяца на небе острие,

и тебя, измученного раной,

нанесенной сердцу моему,
я в своей весне благоуханной
никогда уж больше не пойму.

ГОЛУБАЯ ТРАВА (Сан Франциско, 1973)

Моему мужу

214. Острова [124]

Говорят, что на свете остались еще острова,
которые нам, городским, еще могут сниться,
где высоко растет голубая, густая трава,
и, качаясь на ветках, поют золотые птицы.

От тех островов в жемчугово-искристый прибой

протянулись серебряной нитью песчаные косы,
и, может быть, там получили б и мы с тобой
желанный ответ на больные свои вопросы!

Но в гавани нашей еще не стоят корабли,

еще человек не построил таких самолетов,
которые нас бы с тобою туда унесли
от будничной прозы окрестной и серой заботы.

(193) Когда потухнут на пути огни…

215. Шаги

Отцу и Матери

Под звездным небом, за краем села
блестят церковные купола.
Поднявшись вглубь ночной темноты,
горят и светятся их кресты.
А улица зимняя ночью бела,
перекрестки молчат, пусты.

В домах на улице все темно.

Закрыли ставни мое окно,
заперта крепко входная дверь,
никто не стукнет в нее теперь.
В поле, что снегом занесено,
воет голодный зверь.

Чудится вдруг, что издалека,

снегом поскрипывая слегка,
знакомой тенью ложась на снег,
идет вдоль улицы человек…
И снова на сердце моем тоска,
предсказанная на век.

Все ближе будут скрипеть шаги

оттуда, где не видно ни зги,
вдали, поднявшись из темноты,
все ярче будут гореть кресты…
Но в жизни замкнуты все круги,
и это не будешь ты.

216. Встреча [125]

Е.Л.