A moon gate in my wall: собрание стихотворений

Так всем и говорю: «Не спорьте».
Я знаю, в тот короткий час
на лондонском аэропорте
мы виделись в последний раз.

Текла, серея, Темза где-то,

вздымались древние мосты.
Через Ламанш твоя корветта
тебя спустила с высоты.

Друг друга долго мы искали

в многоязычной толкотне…
Крылатая махина стали
прицеливалась к вышине.

Конечно, и тебя встречала

не раз в чужих портах, — но тут
хотелось вспомнить все сначала,
всю жизнь, в те несколько минут.

Мы обнялись. И слов не надо,

и слез не вытереть с лица…
Вокруг взметнувшейся громады
пустеет небо без конца.

Женева, 1962 г.

396. Моим друзьям («В жизни надо быть очень твердой…»)

В жизни надо быть очень твердой,
упрямой, такой, как вол,
иначе кто-нибудь мордой
треснет тебя об стол.

Надо также быть очень храброй,

не нужно бояться пугал,
иначе выметут шваброй
с мусором в дальний угол.

Но если ты не такая,

а просто — какая есть,
то тем, кто тебя приласкает,
совсем особая честь!

13 февраля 1963 г.

397. For Dr. Boldrey («Скажите, доктор, вы не устали?..») [190]

Скажите, доктор, вы не устали?
Вы режете десять часов подряд!
Как видно, нервы у некоторых из стали.
Не устают. Не едят иногда. Не спят.

Ваше призванье — нейрохирургия.

В пальцах ваших — чуткость и сила.
Пусть устают иногда другие. Другие.
Вас, очевидно, судьба наделила
силой, совсем ни на что непохожей,
какой-то совсем особой способностью.
Волшебная палочка, ваш хирургический ножик,
вы знаете мозг до мельчайших подробностей.

Режьте. Вырезывайте анжиомы,

расправляйте запутанные артерии.
Но те, что ближе с Вами знакомы,
знают, из какой Вы выкроены материи.
Знают, что каждая смерть и Вам несет расплату,
хоть Вы непричастны к неудаче,
что сердце Ваше, под синим халатом напрасно прячась,
тоже кровавые слезы теряет и плачет.

21 февраля 1963 г.

398. В госпитале («Коридоры в палатах еще пусты…»)

Коридоры в палатах еще пусты.
Цвета солнца — желтые стены.
Последний час тишины, темноты,
перед утренней дежурной сменой.

Кое-кто из больных всю ночь не спал,

кое-кто из них всю ночь стонал,
кто-то молился — помилуй Бог!
О чем-то плакал, кого-то звал…

А один, молодой, курил, не курить не мог.

Тихонько сестры сновали по коридору,
два санитара шушукались у окна,
и интернист, отдернув белую штору,
торопился взглянуть на ту, что кончалась, одна.

И в этот час, неожиданно, просто,

тот, молодой, которому резали мозг,
у которого только что высохла шрама короста,
закрыл глаза и сделался весь — как воск.

21 февраля 1963 г.

399. Этакая чушь…