А за окном – человечество…

Когда кто-то в семье собирается в командировку, это полдела. Почти незаметная процедура, лишь слегка ускоряющая темп привычной домашней жизни. На порядок суетней предстоящая поездка на дачу. Но ничто не вносит в дом столько хаоса, как тот особый случай, когда кому-то из близких предстоит лечь в больницу. По крайней мере, у меня создалось именно такое впечатление.

Как только Вера принялась складывать вещи, которые будут нужны ей «там», а также с некоторой долей вероятности могут быть нужны ей «там», или могут ни с того ни с сего «там» вдруг потребоваться, я понял, что она заберёт в больницу всё, что имелось в доме.

Как бы там ни было, в центре зала, оттеснив к стене моё кресло и журнальный столик с моей любимой изящной арабской чёрной вазой, своевольно раскорячилась бродяжная ватага разномастных сумок и пакетов. Вид у них был просто хулиганский.

Я не выдержал, когда Вера извлекла из какого-то тайника два маститых тома мудрых выражений и крылатых фраз человечества.

– И какой врач приписал тебе такое зелье? – насторожился я, уверенный, что с психиатром Вера точно не общалась.

– Это мой подарок тебе на День рождения.

Я так растерялся, что не сразу смог вспомнить, когда он будет и есть ли он вообще у меня?

– Погоди, на дворе июль, а я родился в феврале.

Я для большей убедительности покосился на календарь.

– Ничего. Я специально купила тебе подарок заранее.

– Это теперь так принято?

– Не знаю. Лично я сделала это на тот случай, если не очнусь после наркоза… – тихо проговорила Вера.

Я возненавидел себя.

Под вечер, как нам было назначено, я привёз Веру в онкологическую больницу. Истекал шестой час. До захода Солнца оставалось немало времени, и оно своим предзакатно блескучим, острым светом присутствовало везде. Июль даже на излёте своём донельзя переполнен Солнцем. Оно словно старается про запас, памятуя про будущие глухие сумеречные зимы.

Есть ли будущее у нас с Верой?..

Эйнштейн выдвинул постулат: ничто не может двигаться быстрее скорости света. Но квантовая физика доказала: субатомные частицы могут обмениваться информацией мгновенно – находясь друг от друга на любом удалении.

Здание больничного корпуса выглядело так, словно оно тоже было поражено раковой опухолью. И, скорее всего, «неоперабельной»: одна его половина смотрелась вполне прилично со своей перламутровой пластиковой отделкой, другая в затяжном полувековом ожидании ремонта печально выставила наружу свои древние стены из осыпающихся, болезненно трухлявых кирпичей. Красными они, наверное, были только от стыда за себя.

Из моих смоленских берестяных записей лета 1967-го:

«Петух, прокричав, стыдливо постанывает.

У гусей такой вид – к кому бы придраться?

Таракан за стеной тикает как часы – «циркун». По нашему – сверчок.

Боров в сарае чешется – сарай ходуном ходит. Из щелей – пыль столбом.

Девочка 5 лет хочет, когда вырастет, стать коровой, чтобы давать много-много вкусного молока.

Бригадир на конторе повесил наряд: «Дунька – на прополку, Манька – на сено, Гашка – на лён». И так далее.

У всех волосы на Солнце выгорают, а у здешнего пастуха – чернеют.

Старики пастуха зовут «Васька-Васька» (Василий Васильевич).

Из словаря Васьки-Васьки: «Лягушки – болотные соловьи. Всю зиму в туфлях проштудировал. Вам здравствуйте! Жаркота она и есть жаркота!»

На мой рассказ о запуске станции «Венера-4» Васька-Васька ответил так: «Вот это новость, это надо другим понятие дать, ишь!»

Мелентьевич, пенсионер со стажем, по поводу женитьбы пьяницы Захара на пьянице Женьке: «Разве это женитьба? Карикатура одна. Критика».

Здешний портной, обувщик и печник Сапог, когда покупал на базаре мясо, почему-то всегда настырно домогался, как забитую свинью или корову звали: Борька, Васька, Зорька, Мишка?..

Сын, отказываясь сидеть на материнской шее, говорит: «Что ж я буду мамкину корову жевать?»

Мелентьевич видит у прилавка Захара, с похмелья ждущего бутылку пива в долг, и спрашивает, хитро щурясь:

– Как чувствуешь себя, малый?

– Как выкуренная папироса…

Поверье: если помочиться в лужу, – мать умрёт.

Неподалёку от онкологического стационара стояла аккуратная деревянная часовенка, словно чистилище перед операцией на тот случай, если душа так-таки отойдёт в горний мир. Чтобы ей легче летелось без обременительного лишнего груза.

– Я зайду в часовню одна… – потупилась Вера.

Я почти час мысленно молился вместе с ней на ступеньках паперти.