a519320070554f13d17632a2d6377c88

В определённом смысле мы, конечно, рожда­емся с «пустым мозгом». Всё, что мы узнаём потом — результат опыта. Но «пуст» он весьма специфическим образом — в нём есть опреде­лённая предзаданность.

Например, генетически обусловлено, что наш мозг будет воспринимать реальность во времени и пространстве, а материю — в определённом виде: как видимую, ощуща­емую, слышимую и т. д.

Итак, причин­но-следственная связь...

Если же мы говорим о конкретном животном по имени «человек», то реальность дана нам ещё и в языковых структурах, что доказал Ноам Хомский. И кроме всего прочего, в нас также вписан алгоритм причинности.

Детям не нужно дожидаться четырёх лет и учиться языку, чтобы понять, что многие вещи в окружающем их мире связаны друг с другом. Эти связи мы устанавливаем рефлекторно — мозг так устроен, что он их фиксирует.

Как показали эксперименты психологов Марка Хаузера и Бэйли Спондинга, есте­ственная способность мозга к пониманию «причинно-следственных связей» изначально сложна и многогранна.

Учёные протестировали макак-резусов, кото­рые никогда не имели опыта взаимодействия с ножами и краской.

Исследователи прятали нож и целое яблоко за небольшой ширмой, а затем доставали оттуда две половины яблока. Казалось бы, фокус-покус, но обезьяны реагировали на это «превращение» как на нечто само собой разумеющееся.

В другом эксперименте исследователи убирали за ширму белое полотенце и стакан с синей краской. Никакого удивления, когда из-за ширмы появлялось синее полотенце, обезьяны также не выказывали.

То есть их мозг, даже не имеющий соответ­ствующего опыта, полагал «нормальным», что при взаимодействии данных объектов друг с другом (ножа с яблоком, полотенца с краской) произойдёт что-то подобное — яблоко разрежется, полотенце изменит цвет.

Однако же, вот что забавно: обезьяны выра­жали крайнее недоумение, когда происхо­дило то, что кажется невозможным с точки зрения причинно-следственных связей.

Например, они удивленно таращили глаза, когда за ширмой исчезали стакан с водой и яблоко, а оттуда появлялись две половины яблока. Или же когда за ширму отправлялся синий нож и белое полотенце, а обратно возвращалось полотенце синего цвета. Обезьяны понять этого никак не могли.

Вполне очевидно, что инстинктивная способ­ность животных устанавливать важные для них причинно-следственные связи между явлениями — это существенное эволюцион­ное достижение.

Так, например, наш мозг чётко отделяет «живое» от «неживого», пользуясь для этого весьма простым правилом — если объект движется вопреки силам гравитации, то, скорее всего, это живое существо. Удобно. Про гравитацию животные, конечно, не в курсе, но хорошая смекалка, как известно, — это иногда уже половина дела.

Однако подобная инстинктивная способность животных (включая человека) к установле­нию причинно-следственных связей между явлениями внешнего мира и то, что делает наше с вами сознание, когда связывает одни вещи с другими, — это два разных процесса.

Если нас поставят в экспериментальный станок, включат звонок и после дадут еду, то мы, скорее всего, сообразим, что благода­рить за этот перекус надо местного служащего, а не электрический предмет. Животные же с этой задачей не справляются — и лампочка, и звонок становятся им весьма симпатичны.

То есть наше сознание, пользующееся словами и умозаключениями, где-то нам помогает, а где-то, как выясняется, напро­тив, нас путает.

Да, вполне логично, что именно из-за солнца днём светло, а ночью темно. Но столь же логичным человечеству казался и другой факт — что Солнце вращается вокруг Земли.

Хотя, как заметил в своё время Людвиг Витгенштейн: «Разве не менее логичным было предположить, что это Земля вращается вокруг своей оси?». По крайней мере, внеш­ний эффект, понятно, был бы тем же самым.

Но нет: великие умы, так сказать, думали- думали, изучали что-то, строили догадки и торжественно пришли к абсолютно ошибоч­ному выводу. И хотя альтернативные точки зрения высказывались ещё древними элли­нами, но и Копернику, и Галилею эта истина дорого обошлась.

ПОДВОХ ПРИЧИНЫ И СЛЕДСТВИЯ

Первым парадокс причинно-следственных отно­шений попытался разгадать выдающийся шотланд­ский философ Дэвид Юм.

Именно его работы, как потом писал Иммануил Кант, пробудили кёнигсбергского гения от «догма­тического сна» (так что вся наука о познании, которой мы сейчас пользуемся, восходит, по сути, к Юму). Да и Эйнштейн считал, что философия Юма оказала на него самое большое влияние.