Адам Смит в Пекине

Однако приведенная интерпретация противоречит факту необыкновенного экономического роста, который Сугихара называет китайским чудом XVIII века и благодаря которому (как мы видели на графике 1.1) доля Восточной Азии в мировом ВВП продолжала расти еще в течение полувека после начала британской промышленной революции. Как же объяснить этот новый виток экономического роста, если Китай вступил в период застоя около 1300 года или даже раньше? Неужели деятельность правителей Мин и Цин (в начале их правления) по государственному строительству и развитию экономики, а также появление при Цин «абсолютно нового типа общества в деревне» не помогли Китаю освободиться из этой ловушки в высокой точке равновесия? На этот вопрос мы попробуем ответить, опираясь на установленное в главе 3 различие между капиталистическим и основанном на рынке некапиталистическим развитием.

Во-первых, установленная Смитом тенденция попадания в ловушку в высокой точке равновесия не исключает того, что точка равновесия может стать еще выше в случае соответствующих изменений географических и институциональных условий рассматриваемой экономики. Во-вторых, китайское экономическое чудо XVIII века может быть наилучшим образом интерпретировано именно как переход экономики из высокой точки равновесия в еще более высокую, прежде всего в связи с географическими и институциональными переменами, которые произвели правители Мин и Цин. В-третьих, несмотря на этот новый подъем, рыночное развитие в Китае шло в противоположном (сравнительно с Европой) направлении, поскольку становилось менее, а не более капиталистическим[597].

В главах 3 и 8 мы уже говорили, что капиталистический характер развития, основанного на рынке, определяется не наличием капиталистических институтов и их соотношением, но отношением государственной власти к капиталу. Как бы много ни было капиталистов при определенной рыночной экономике, если государство не подчинено их классовым интересам, эта экономика остается некапиталистической. Даже Бродель приводит императорский Китай в качестве примера страны, где «особенно удачно и настойчиво разделяют рыночную экономику и капитализм». Китай не просто имеет «основательную рыночную экономику... где отдельные местные рынки связаны между собой, а среди населения полно куста-рей-одиночек и коммивояжеров, где множество торговых улочек и крупных городов». К тому же торговцы и банкиры из провинции Шаньси, а также живущие за границей китайцы (родом из Фуцзяня и других южных прибрежных провинций) организованы в бизнес-сообщества, которые и были преобладающими капиталистическими организациями Европы XVI века. И тем не менее безусловно враждебное отношение государства «ко всякому, кто “ненормально” богатеет», означает, «что здесь не может быть никакого капитализма, кроме как в строго ограниченных группах, которые поддерживает и контролирует государство и которые в той или иной степени находятся у него во власти»[598].

Бродель, безусловно, преувеличивает, рассуждая о том, насколько сильно капиталисты находились под властью враждебного к ним государства при правителях Мин и Цин (не говоря уже о более ранних периодах). Однако совершенно верно, что в Восточной Азии мы не найдем аналогов тем сменявшим друг друга и все более укреплявшимся государствам, которые в Европе связывали свое развитие с капитализмом: от итальянских городов-государств, протонационального государства Голландии и до национального государства Британии, становившейся центром опутавшей весь мир морской и континентальной империи. Эта последовательность больше, чем что-либо еще, определяет европейский путь развития как капиталистический, о чем мы уже говорили. И напротив, отсутствие чего-либо похожего на эту последовательность есть самый верный признак того, что в эпоху Мин и в раннем периоде эпохи Цин рыночное развитие в Восточной Азии оставалось некапиталистическим. Непосредственно связано с этой особенностью и отсутствие чего-то, хотя бы отдаленно напоминающего непрерывную гонку вооружений и территориальную экспансию, столь характерные для европейских государств. Как пишет Вон, «европейская торговля процветала благодаря правительствам, которые постоянно нуждались в средствах для покрытия постоянно растущих военных расходов... И европейские купцы, и правительства выигрывали от установившихся между ними сложных отношений: первые получали невиданные прибыли, вторые обеспечивали необходимые доходы. Такой взаимной зависимости богатых купцов и правительства в позднеимператорском Китае не было. Не имея особых финансовых затруднений, как в Европе XVI и XVIII веков, китайские правители не имели и нужды изобретать новые формы финансирования, давать купцам в долг огромные суммы, здесь вообще отсутствовало понятие государственного (или частного) долга[599].