Адам Смит в Пекине

Упразднение китайской монополии Ост-Индской компании в 1833 году способствовало усилению конкуренции в этой прибыльной отрасли британской торговли и подвигло британских торговцев выступать за «сильную руку Англии», чтобы преодолеть ограничения, которые китайское правительство наложило на опиумную торговлю. Но китайское правительство вовсе не поддалось британскому давлению и быстро справилось с этой торговлей, которая была столь же губительной для Китая, сколь прибыльной она была для Британии. Она не только разрушала общественную ткань из-за роста числа наркоманов, но и оказывала весьма разрушительное влияние на китайскую политическую экономию. Доходами от контрабанды опиума пользовались и китайские официальные лица; будучи коррумпированными, они мешали проведению официальной антиопиумной политики во всех сферах и, прямо или косвенно, способствовали росту общественного недовольства. В то же время благодаря этой торговле из Китая в Индию широким потоком лилось серебро — от 1,6 млн таелов (таел — восточная серебряная монета, мера веса. — Прим. ред.) в год в 1814-1824 годах до 5,6 млн за два года до первой Опиумной войны[616]. Когда в 1838 году вышел имперский эдикт, объявлявший решительную борьбу с опиумной торговлей, влияние этого потока серебра на финансовое и фискальное единство Китая было просто разрушительным. «Если мы не примем меры для нашей защиты, — провозглашалось в эдикте, — богатство Китая просто растворится в бездонной пучине далеких стран»[617].

Китайское правительство назначило ответственным за истребление контрабанды опиума энергичного и неподкупного Линь Цзэсюя (Lin Zexu), вовсе не намереваясь подавлять другие виды внешней торговли, такие как торговля чаем, шелком и хлопчатобумажными изделиями, — они получали правительственную поддержку. Сам Линь проводил строгое различие между нелегальной опиумной торговлей, с которой он собирался решительно покончить (с помощью британского правительства или без оной), и легальными формами торговли, о поддержке которых он просил британское правительство, чтобы вытеснить за счет этого торговлю нелегальную[618]. Убедить англичан содействовать истреблению наркотрафика во имя законности и морали Линю не удалось, и тогда он начал конфискацию и уничтожение контрабандного опиума, а некоторых контрабандистов бросил в тюрьму. Британский парламент сурово осудил эту полицейскую операцию на китайской территории как «прискорбный грех», «ужасное преступление» и «чудовищное беззаконие», когда «по Божьему и человеческому закону» Англия имеет безусловное право «потребовать возмещения силой, если мирные требования будут отвергнуты»[619].

Очевидно, что в Британии и Китае царили совершенно разные представления о международном праве и морали. Но если, согласно китайским представлениям, устанавливать законы и требовать их соблюдения китайское правительство могло только у себя в стране, то британцы претендовали на то, чтобы распоряжаться не только дома, но и в Китае. Перефразируя Маркса, можно сказать, что когда права равны, то дело решается силой, а Британия в это время сосредоточила достаточно огневой мощи, чтобы закрепить за собой право выбора в ущерб китайцам. Китаю нечем было ответить на то, что в один день в феврале 1841 года военный пароход уничтожил шесть военных джонок, пять фортов, два военных лагеря и одну береговую батарею[620]. После ужасной войны, нескольких больших восстаний и второй, еще более ужасной, войны с Британией (к которой на этот раз присоединилась Франция) Китай просто перестал быть центром относительно замкнутой системы восточноазиатских государств. Следующие сто лет он был все более зависимым и все более периферийным членом всемирной капиталистической системы. Китай отходил на периферию не просто в результате включения Восточной Азии в европейскую систему на правах подчиненности. Другой важной причиной стала радикальная перемена межгосударственных отношений в самой Восточной Азии, вызванная попытками Китая и Японии пойти по европейскому пути развития.

Как подчеркивают Кавакацу и Хамасита, модернизация и территориальная экспансия Японии конца XIX — начала XX века были всего лишь продолжением другими средствами многовековых попыток Японии стать центром восточноазиатской вассальной системы торговли[621]. Изменения системных отношений радикально изменили и природу межгосударственной конкуренции, сложившейся в системе восточноазиатских государств после объединения, проведенного режимами Токугавы и Цин. В этом новом контексте конкуренция между восточноазиатскими государствами уже неотделима от попыток достичь высокой производительности западной промышленности в производстве средств производства, модернизация которого (и в Восточной Азии, и в Европе) была тесно связана с ростом военной мощи. Теперь гонкой вооружений была охвачена не только европейская система, но и восточноазиатские государства[622].