Адам Смит в Пекине

Как же Китаю удалось приобрести такое значение? Какое сочетание действий и обстоятельств привело к этому исключительному экономическому преобразованию, «возможно, самому необыкновенному в истории», как утверждал Дж. Штиглиц?[645] И как связан нынешний экономический ренессанс с традициями некапиталистического рыночного развития, со столетним провалом после Опиумных войн и с революционной традицией, породившей КНР? В поисках ответов на эти вопросы начнем с развенчания мифа о том, что подъем Китая якобы можно приписать приверженности неолиберальным идеям.

Открытие Китая: Смит против Фридмана

Часто говорят, что экономическая экспансия Китая принципиально отличается от экономической экспансии Японии в ее ранней стадии тем, что Китай был больше открыт для внешней торговли и инвестиций. Это верное наблюдение, но из него делают неверный вывод, будто Китай следовал неолиберальным предписаниям Вашингтонского консенсуса. Такой вывод делали как левые интеллектуалы, так и приверженцы консенсуса. На обложке книги Харви («Краткая история неолиберализма» — A Brief History of Neoliberalism) портрет Дэн Сяопина соседствует с портретами Рейгана, Пиночета и Тэтчер, и даже целая глава этой книги посвящена «китайскому» изводу неолиберализма[646]. Так же и Питер Квонг (Peter Kwong) утверждает, что и Рейган, и Дэн Сяопин были «большими поклонниками гуру неолиберализма Милтона Фридмана».

Интересно, что китайцы столь рано обратились к идеям Фридмана — всего лишь через год после того, как Тэтчер начала проводить свои жесткие реформы под лозунгом «Альтернативы нет». Так что, когда Рональд Рейган начал в Америке «революцию», освобождая страну от социальной и материальной защищенности, наличествовавшей здесь со времени Ф. Д. Рузвельта, Дэн Сяопин и его сторонники стали действовать по рецепту Фридмана: «согнать правительство с шеи народа» — и повели Китай в мир неолиберализма[647].

На другом краю идеологического спектра институты, продвигавшие идеи Вашингтонского консенсуса, — Всемирный банк, МВФ, министерства финансов США и Соединенного Королевства при поддержке таких влиятельных СМИ, как The Financial Times и The Economist, заявляли, что сокращение в мире разрыва в доходах и бедности, сопровождавшее экономический подъем в Китае после 1980 года, можно приписать тому, что Китай проводил предписываемую ими политику[648]. Это утверждение опровергается длинным списком экономических бедствий, спровоцированных именно приверженностью указанной политике, происшедших, в частности, в Центральной Африке, Латинской Америке и бывшем СССР. Имея в виду именно этот печальный опыт, Джеймс Гэлбрейт задается вопросом, следует ли нам и дальше считать 1990-е «золотым временем капитализма» или, может быть, «чем-то вроде золотого времени удачно реформированного социализма (Китай и Индия) — и одновременно бедственным временем для тех, кто последовал предписаниям The Economist».

«И Китай, и Индия в 1970-е сумели выйти из-под влияния западных банков и избежали долгового кризиса. Обе страны и до сегодняшнего дня сохраняют контроль над капиталом, так что горячие деньги не могут свободно поступать в страну и утекать из нее. В обеих странах попрежнему большие сектора тяжелой промышленности принадлежат государству... Да, для Китая и Индии все в целом сложилось неплохо. Но почему: благодаря реформам или за счет постоянного государственного регулирования? Без сомнения, благодаря и тому и другому»[649].

Сосредоточившись пока исключительно на Китае и отложив на время вопрос, что именно там происходило: «реформирование социализма» или своеобразный капитализм, Гэлбрейт заявляет, что китайские реформы проводились не по рецепту неолибералов. Эту точку зрения разделяет и Штиглиц (см. главу 1): «Китай выиграл именно потому, что не отказался от постепенного осуществления преобразований в пользу шоковой терапии, за которую горячо ратовал так называемый Вашингтонский консенсус»; кроме того, в Китае поняли, что стабильность общества можно сохранить только при условии, что перестройка происходит при одновременном создании новых рабочих мест, а также при обеспечении продуктивного перемещения ресурсов, высвобождаемых в результате усиления конкуренции. Начиная реформы, Китай обращался за советом к Всемирному банку и к его помощи — но только на условиях соблюдения своих «национальных интересов», а не интересов министерства финансов США и западного капитала. Вот что вспоминает Рамгопал Агарвала (Ramgopal Agarwala), один из высокопоставленных чиновников Всемирного банка, работавший в Пекине: «Китай представляет собой, может быть, лучший пример страны, прислушивающейся к советам иностранцев, но принимающих решения лишь в свете собственных социальных, политических и экономических обстоятельств... Успех Китая объясняется именно тем, что он не следовал слепо рецептам Вашингтонского консенсуса. Проводить реформы с учетом местной специфики — вот что было отличительной чертой китайских реформ»[650].