Адгезийская комедия

− Пусть. А то меня скоро люди уничтожат. Только и ходит полиция, штрафы выписывают, повестки к мировому. Щеночек-то мой, он молодой, пусть вьюнош, уже трёх собачек на части разорвовал, а скольких людей покусал! А всё подростковый нигилизм. Всё, такой-сякой, народу в зад метит, но не всем.

Инна Иннокентьевна заторопилась, направилась обратно к подъезду и всё махала мне рукой, всё прощалась, походка нетвёрдая, да и говорила она странно, не последовательно, урывками. Я обернулась: ни мужчин, ни собак нигде не было. Я так хотела поболтать со Смерчем, но он работал в магазине и, как тёть Инна, махал мне рукой, когда я проходила мимо магазинной лестницы – ну, хотя бы вышел меня поприветствовать. Странно, подумала я, как-то я поскользнулась на этой лестнице и больно подвернула ногу, еле доковыляла до дома, но на следующий день даже не вспомнила о болезненной травме – воспоминание всплыло только сейчас, спустя долгое время веретенецкого заточения, если можно так выразиться.

Поскучав на прогулке, поговорив с мамой по телефону, рассказав о тёте Инне и её сне, я попросила попытаться разгадать рисунки с буквами. Мама заинтересовалась, увлеклась. У неё даже не возникло ни тени сомнения в том, что сослуживица бабушки не в себе, в том, что ребус – пустая загадка. Не знаю, может, бабушка и маме снилась. Я вернулась почти в хорошем настроении, завалилась спать. Впервые не включала машинку – мало ли что, да ну. Ремонт идёт к концу, квартира преображается, стиралка исправна, что её зря гонять. Ночь и день пролетели незаметно. Встала рано и до вечера клеила щупальца. Специально гремела ведром в ванной рано утром, разводя клей, чтобы разбудить соседей. Ну конечно же больше никто не звонил в дверь.

− У всех много дел! Множество дел! Жизнь – путь длинный или короткий, надо всех успеть подготовить. Работы – непочатый край. − Весь день радио развлекало меня. Ведущий убаюкивающий. Значит, вечером настанет время хама, но мне будет всё равно. Я уйду спать в другую комнату, от обоев такая влажность, парилка. Хорошо, что я закончила клеить щупальца. Если войти в комнату не с балкона, а из коридора впечатление создавалось потрясающее. Если прищурить глаз (так мама выбирала материалы с рисунком), то щупальца растеклись, и получалось, что по стенам бегут волны. Если помотать головой, обнулиться и прикинуть свежим взглядом, рассматривая вертикали рисунка, получалось, что я попадала в волшебный лес, с крючковатыми стволами, а деревья расположены в шахматном порядке. Всё это оказалось возможным только потому, что я имела опыт в раскрое, везде соблюдала стыковку рисунка, и «раскроила» обои на полу, как и для комнаты − если клеить тяп-ляп, не соблюдая крупный рисунок, такого потрясающего эффекта не получилось бы. Декор не стал обаятельнее, теплее, добрее, он оставался страшным и жутким, наводил на невесёлые мысли, но он поразил меня многогранностью, три-де или даже пять-джи, если хотите. Когда я разглядела не просто шупальца-костлявые руки, а волны, я вспомнила своё увлечение русалками. Бабушка уговаривала меня посещать летние кружки в Веретенце, говорила, что у меня есть данные. Но я только внутренне раздражалась: это всё болтовня, я только русалка, только русалка. Я жила в русалочьем мире, я жила в гармонии собой и с бабушкой, всё мне было родное, квартира, двор… Зачем мне кружки? Вот эта узколобость объединяла всех нас в бассейне, всех, мастеров. Сеня – единственный, кто никогда не зацикливался исключительно на бассейне, он интересовался многим. В бассейне попадались и те, кто ходил в музыкалку или занимался с художником дома, но такие выполняли кмс и уходили – они свои пять балов к ЕГЭ заработали, на пляже щегольнуть всегда смогут, ну там разные ещё причины. Одна я осталась не у дел. Я и мастера не выполнила, и занятий других нет. Определённо мне прямой путь в уборщицы, уж что-что, а этот опыт я здесь приобрела. Улыбина мне говорила:

− Вообще не знаю, как бы жила, если бы не плавала. Что, Мальва, я бы делала? − Типичная Улыбина…

Я думала, что упёртость, хоть и мешала в детстве, но помогла сейчас, в этой квартире. Думаю, адгезийцы пугали всех наших жильцов, вот они и менялись каждый год, думаю. Адгезийцам становилось скучно с одними и теми же – но Сеня явно другого мнения. Веретенец и веретенцовцы и сейчас мне родные, несмотря на все изменения, иногда просто катастрофические, я чувствую тот дух, дух двора, дух дома. Мама говорит, что она не любит свой город, но всё равно скучает по нему, по их деревянному дому и по их району…

− Рано радуешься. Гордишься раньше времени. Ещё чинить, ещё ставить, прибивать. Сквозняки никто не отменял, − подал голос ведущий-хам. Сменил-таки, убаюкивающего!

− Если вы тут балкон откроете, или дверь, − сказала я запихивая в щели дверей тряпки, − я разгромлю всю вашу Адгезию к чертям собачьим.