Адгезийская комедия

Мне стало нехорошо как-то, я переживала что он гладит меня по лысой бошке. Я встала с намерением уйти. Он обнял меня и мы так стояли какое то время. И самое интересное: меня так обнимали первый раз в жизни. Танцы с Кирей не в счёт, это ж танцы. Киря меня обнимал, когда мы забрались на гору или когда возвращались с киргизского рынка, напившись барбарисового пива… И по идее, ну я же мечтала, чтобы меня обняли так вот, по настоящему, по мужски!, и всё такое. Я поймала Сенино настроение, его нежность, ухаживания − такие движения души в мою сторону… Не знаю, как объяснить. Мы стояли у окна, липа шелестела листьями: уже август, август настал… Я реально слышала, как проскрипывает эти слова липа. Я смотрела на кучу-малу чужих вещей на огромной кровати и думала: не забыть сказать ему, чтобы вытяжки привинтил в ванной, там-то до сих пор дыра, всё мне надо держать в голове.

Я реально чуть не сказала вслух, что надо бы вытяжки привинтить. Вот так, вот, мы стояли.

− Ты молчишь, − сказал он мне в голову – ну он реально и был высокий и, по-моему, стал ещё выше, или я с этим ремонтом и без трень стала расти вниз.

− Так и ты молчишь…

Тогда он с силой повернул моё лицо, взял за скулы одной (!) ладонью. Ну и поцеловал. Мы стали, понятное дело, целоваться, пока дядя Вася в домофон не позвонил.

Дальше я мыла пол. Это просто невыносимо − всё, что здесь происходит. В следующий раз я Сене не поддамся, если… если он сейчас плохо повесит шторы. Но Сеня решил исправиться после того как я сказала, чтобы он шёл отсюда навсегда и дальнейшей нежнятины. И ещё думала: что теперь я скажу Улыбиной? Что я скажу Лобановым? Асколова специально припрётся на утреннюю, чтобы: а – посмотреть на мои бритые волосы и б – поспрашать насчёт Сени. А Кирилл? − мучила я себя. «А что Кирилл? – отвечал кто-то за меня. – Что такое Кирилл? Неприступная скала! Да я назло пройду под руку с Сеней прямо по бортику, на глазах у всех. Я отомщу Кириллу за все унижения! Ему обязательно кто-нибудь из наших принесёт на хвосте».

Сеня вошёл в комнату с обоями-щупальцами, положил линейку на стол.

− Не сюда, всё складывай в мешок! – я развернула рулон пакетов.

– Замечала, − улыбался Сеня. − Такие мешки стоят везде, в них зачем-то складывают по осени листья, как будто листья не могут сгнить.

− В такие мешки трупы хорошо складывать. Я сбросила в такой волосы со вшами и абсолютно спокойна: они там околеют.

− Не факт, − Сеня вёл себя, как ни в чём не бывало. Также вёл себя и Киря после горы…

− Ну: всё по линейке померил? Это называется «шаг».

− Померил. Нудно.

− Зачем?

− Назло! – и Сеня снова мило улыбнулся, счастливо. Кирилл никогда так не улыбался, и зубы у него были как у хищника, с вампирскими резцами. У Сени улыбка голливудская, как я этого не замечала раньше? Или он никогда не улыбался раньше? − Устал, руки прям трясутся. Как после ста подтягиваний.

− Да ладно врать-то, ты с захватом только можешь, и то под полтос.

− А ты считаешь?

− Ну. А ты думал, не считаю?

Сеня молчал, но я знала, он хотел сказать в своём репертуаре: я думал, что ты всё о Кире своём мечтаешь, он мне часто так говорил, чтобы подколоть. Но сейчас он это не сказал.

− Ты стал мастером по навешиванию штор, можешь на кухне за мной перевесить.

Сеня, верите?, кинулся на кухню.

− Да я пошутила. Дядя Вася! Остановите его!

− И я пошутил, − Сеня вернулся.

− Я тебе скажу, что ты зря бесился. Когда мама всё сошьёт, а заказчик например похудеет. И всё пороть. Вот это нудно. Или сначала клиент говорит такую длину рукава, а потом другую. Вот это нудно. А ещё если ткань тонкая, так «нудно» отходит на второе место.

− А что на первое? – Спросил дядя Вася. Он уже переоделся, и сразу помолодел в толстовке и серых спортивных штанах по моде.

− На первое место выходит перекрой.

− Почему?

− Шёлк пороть нельзя, как и кожу. Если не получилось – на выброс, реально надо всё заново перекроить…

Мда, почесал дядя Вася затылок – наверное, он вспомнил Валюшкино платье и то, как рисковала мама, не имея времени на ошибку.

− У меня тоже не было права на ошибку, когда мойку врезал. Это жиза, как говорит моя дочь. – дядя Вася поморщился. − Всё, Сень. Оттаскиваем.

Дядя Вася и Сеня стали перетаскивать вещи. Вещей оказалось вдесятеро меньше, чем я привезла, но всё равно четыре мешка набралось.

Наконец заскреблись вечером жильцы. Они открыли дверь, сопровождая своим бесячим «тук-тук-тук».

− Заходите, мы не голые, − крикнул с кухни дядя Вася. Кирилл и дядя Вася пили чай на удивительной кухне, облицованной, чистой, новой, если не знать, что там за шкафчиками дыра как в одном фильме про побег. Дальше дядя Вася и Сеня отдыхали молча на балконе, пока я подписывала с жильцами договор и всё объясняла. Они думали о жизни – так потом объяснил Сеня.

Жильцы стали восхищаться занавесками.