Адгезийская комедия

− Да! Я не еду. Я сбежала! Уходи! – взбесилась я. Дело в том, что я каким-то непонятным образом соскучилась по Веретенцу. Даже по веткам, тыкающимся в окна. И двери стоят неокрашенные, их же ещё шпатлевать надо… И ручки на рамах надо заменить… Дома оказалось не лучше, то есть лучше, но как-то пусто, сплошная пустота и этот серый голос соцмониторинга. В Веретенце столько дел намечено, столько ещё надо сделать.

− Ну что подруга, – подругой он обращался, когда мне было совсем хреново. Раза три за всё время. − Сколько дней ты не вспоминала Кирилла?

− Н-не знаю. Вчера вспоминала, вот засыпала, вспомнила.

− А сколько раз ты вспоминала Арсентия?

− Вчера болтала и голосовыми и в переписке.

− Тебе не кажется это странным?

− Мне всё кажется странным. И очень давно.

− Поэтому ни в коем случае ни при каких обстоятельствах не появляйся в Веретенце. Болей! Ведь у тебя кор-ро-она…

Тролль растворялся, меняясь в очертаниях, всё уменьшаясь, наконец он превратился в невнятный еле заметный комок, в субстанцию, летающую по комнате, и я заснула. Конечно тролль не глюк, рассуждала я во сне, я в него верю. Но странный. Всё знает заранее.

Я не поехала на третий день в Веретенец – электрик сообщил, что не успевает. Все не успевают с этим ремонтом: дядя Вася, я, электрик. А мама вечно не успевает сшить в срок…

На четвёртый день в десять утра снова-здорово раздался звонок на городской. Я подумала: может это соцмониторинг звонит, ведь маму должны выписать как раз сегодня. Она сказала, что от больницы её повезёт специальный автобус и высадит на нашей улице, их там много больных в автобусе, и всех постепенно развезут. Так бы я не взяла трубку, я никогда не брала, да нам и редко звонили на городской… Если бы нам звонили чаще, я бы различила, что это международный звонок, но городскую трубку я считала олдовской рухлядью, у бабушки сразу после её смерти, мы отключили телефон, чтобы за него не платить… Я и у нас дома сколько раз собиралась ликвидировать городской, он же не нужен, но мама не разрешила. Она говорила с надеждой в глазах: «Вдруг папа позвонит…» И не верь после этого в материализацию мыслей. Я и предположить не могла, что родители поддерживают связь.

− Нинуша! – голос был далёкий.

− Я не Нинуша! – я затряслась от волнения.

− Мальва! Мальвина Юрьевна! Извини. Перепутал голоса. Как ты? Как все?

− Кто «все»? Кто вы-то такой? – Голос был приятный, искренний, но очень далёкий. От растерянности и неловкости я решила папу «не узнать».

− Мальвина! Я… Скажем так. Твой сбежавший отец.

− Папа! –Я не скрывала радость, я и на самом деле очень обрадовалась. – Мама всё время ждёт, что ты объявишься. Ты нам так нужен.

− Ну как вы? Расскажи.

Минут десять я рассказывала события этого года. О квартире, о маме и больнице. О ремонте, и о том, что я оттуда сбежала. Ведь папа тоже сбежал когда-то.

− Мальва! – сказал папа жёстко. – Больше не ездий туда.

− И не собираюсь.

− Правильно. Там чёрти что происходит. Не появляйся там никогда. Дома-то такого не бывает?

− А что: и дома может что-то происходить?

− В принципе, где бабушка, там и эти…

− А причём тут бабушка? Её же нет.

− Она есть, Мальва! Я тебя уверяю, она есть.

− Ну все там будем, папа…

− Человека в ботфортах видела?

− Конечно папа, но не в ботфортах.

− Вот он главный. У него ещё помощник. Я от помощника и сбежал, не от вас, он то зверь, то такой спортсмен.

− Волосатый тролль?

− Вот! Иногда и такой. Мальва! Значит, он и к тебе приходит?

− Нет, что ты папа. Я в детстве просто его за окном видела.

− Мальва! Не обманывай меня! Я чуть жизни не лишился из-за них. Они ещё шутят, понимаешь, у них такие шутки… Это бесы, Мальва! Я обязательно вернусь, чтобы тебя защитить. Я знаю теперь как! Я обязательно…

− Папа!

Телефон отключился. Я сидела озадаченная. Как же так я не дала папе свой мобильный номер?

Но слава богам телефон зазвонил опять, нервные звонки подряд.

− Папа! Когда ты вернёшься?

− Не знаю. Как только смогу. Вот незадача: как собрался, так границы повсюду закрыли, и не выехать никуда, и не въехать. Но надеюсь в этом году. Ты мне ещё скажи: бабушка же оставила тебе письмо.

− Оставила.

− Береги его. Она, я так думаю, припрятала где-то драгоценности. Это всё тлен и суета. Но они нелишние были бы, живём в таком мире…

− Я помню, папа, стрекозу-брошку и кольца, и…Но мы ничего не нашли. Кое-какие вещи… Мы, папа, не ездили к бабушке три года, − я разрыдалась раз пятый в жизни.

− Мальвина! Не плачь! И не жалей бабушку! Она этого не заслуживает. Я просто спросил.

− Папа! Ещё так жалко стрекозу, и брошки, и перстни. Папа! Мне кажется…