Адмирал Вселенной

— Я тоже думаю, что ничего страшного.

Выкатили «Трефовый туз» Бржезовского.

В ангаре было шесть гидропланов. Когда-то их было четыре, и каждый владелец взял себе неофициальный личный знак — карточную масть: по масти можно издали видеть, кто летит, а не вести сомнительные разговоры о «почерке» полета. Появление двух новых аппаратов потребовало изобретения двух новых знаков: Алатырцев изобразил на борту индейца, а Иванов — руку с факелом. Эти знаки украшали самолеты до появления высшего командования, которое, как известно, не потерпит анархии.

Шляпников и Бржезовский вышли за волнолом. Летела морская пыль, от которой губы делались солеными, слышалось сквозь шум мотора кипение воды под форштевнем. Бржезовский поглядел на Сергея — тот кивнул в ответ. Начали взлет.

Летели вдоль побережья. Земля, затянутая дымкой, казалась лиловой. Аэропланы шли крыло в крыло, и с «Бубнового туза» Долганов говорил: «Все в порядке! Главное, не бойся».

«А я и не боюсь, — отвечал Сергей. — Мотор жужжит, как жучок». Он прислушался: звук мотора был чист.

«Алатырцев сказал, что судьба покровительствует недоучившимся и зазевавшимся летчикам. Механикам, наверное, тоже, — подумал он. — Поэтому все будет в порядке».

Эта мысль попала в мотор, как шальная пуля: в его чистый гул вмешалось что-то постороннее. Сергей схватился за косую стойку над кабиной и стал подбираться к мотору. Он поглядел на стаканчик — масло кипело. «Ну а что я могу сделать? Что-то с зажиганием, но нельзя же разобрать магнето на работающем движке. Что же делать?»

Мотор зачихал, задергался — и наступила ужасная тишина. Только ветер тонко свистел в расчалках. Теперь был слышен шум гидроплана Шляпникова. Сергей глянул туда, как бы спрашивая, что делать, и увидел в кабине бледное пятно, и догадался — это лицо Долганова.

Бржезовский инстинктивно отдал штурвал от себя и ввел машину в пике, чтобы не потерять скорость.

Сергей вцепился в расчалки. Море приближалось. Он с необъяснимым интересом глядел, как ветер морщит гладкие волны.

И вдруг он почувствовал, что его прижимает к площадке, ноги подогнулись в коленях — Бржезовский тянул штурвал на себя. В его напряженном затылке было что-то извозчичье. Гидроплан ударился о воду и сделал несколько «барсов» — прыжков.

«Неужели вывернулись?» — подумал Сергей и тут увидел впереди мину. Черный шар с рожками плясал на волне, как безобидный поплавок. Гидроплан несся навстречу гибели, когда, казалось, уже все было позади. Низко расположенное крыло обязательно заденет ее. Она идет под левое крыло. Сергей рванулся вправо, пытаясь, накренить гидроплан. А что произошло дальше, он не понял. Сильный удар, вода. Ему показалось, что он разбил лицо о воду. Вынырнул и потрогал свой нос, кажется, на месте — торчит.

«Взорвалась или нет? — подумал он. — Нет, вон пляшет, значит, все в порядке. Просто я свалился в воду».

Гидроплан то появлялся, то исчезал за волнами.

На площадке перед мотором стоял мокрый до нитки Бржезовский. Он был бледен и улыбался.

— Жив? — спросил он и помог Сергею забраться в кабину.

— Жив.

— Надо отжаться и сделать штормовой якорь — волна.

И только сейчас Сергей услышал над головой треск мотора — это кружил Шляпников, Потом пошел на посадку. Подрулил на малой скорости к Бржезовскому.

— Что случилось? — спросил Долганов.

— Черт его знает. Мотор издох. Наверное, зажигание.

— Все живы?

— Не знаю. Здесь минное поле. Сейчас чуть не оприходовались. Как выбираться будем?

— Может, я сплаваю на берег? — сказал Сергей. — Здесь недалеко, а я все равно мокрый. Мое барахлишко подсохнет на растяжках тем временем.

— Сможешь? — спросил Шляпников.

Но Сергей не стал отвечать на вопрос командира, а не спеша поплыл кролем, стараясь держать нужный темп и не сбивать дыхания.

Начальник водной станции — плюгавенький мужичонка в военной форме какого-то несуществующего рода войск, в бархатной фуражке кустарного производства сказал твердым голосом:

— На минное поле не пойдем.

Вид у него был героический.

— А что делать?

— Не пойдем.

С этой буржуйской мордой говорить было бесполезно. Сергей поплыл назад.

Летуны грустили. К носам гидропланов были прикреплены штормовые якоря, а попросту деревянные пастилы из кабин. Эти «якоря» держали носы лодок к волне.

— Катер не дают, — сказал Сергей.

— Снимайте ремни, — приказал Шляпников, — попробуем вас перебуксировать.

— Не надо ремни, — сказал Долганов, — у меня есть трос.

— Запускайся. Терпеть не могу самодеятельности, но не бросать же вас здесь.

Скоро вся Одесса знала, что гидропланы попали на минное поле.

— Вы знаете, что произошло? Как, вы не знаете, что произошло? Тогда слушайте сюда! Аэропланы попали на минное поле. И как вы думаете, зачем им это нужно?

Был воскресный день. Любознательные одесситы высыпали на набережную. Летчики выбрались на берег против Большого фонтана. Шли, не обращая внимания на зевак. Они походили на моряков, которые вернулись из дальних стран, и в их глазах еще светилось нездешнее небо.

— Может, поедем в «Гамбринус», — предложил Бржезовский. — Неплохо бы согреться. Что-то зубы стучат.